Неужели Алекто заразила своим безумием и его?

Слишком это всё ему что-то напоминало — закатанная до шеи чёрная водолазка, запястья, туго стянутые за спиной, и чужие ладони, скользящие по телу…

В отвращении Теодор скинул с себя её руки, резко вскочил и вышел в другую комнату. Он судорожно открыл один за другим кухонные ящики, с раздражением захлопывая пустые. Грег всегда держал одну-две бутылки вина в доме. Гойл любил его медленно попивать за просмотром какого-нибудь фильма, и Тео точно знал, что тот недавно пополнил свои запасы. Конечно же, бутылка нашлась в самом последнем ящике. Нотт плеснул себе ягодного вина в первый попавшийся стакан и уселся на подоконник. Собственные инферналы почти догнали его и дышали в затылок, совсем как…

Он осушил первый бокал благородного красного одним залпом, словно дешёвое пойло в тавернах. Плевать. Просто ему требовалось чем-то заглушить хрип призрака из прошлого. Дрожащими пальцами Теодор извлёк из кармана сигареты и закурил, надеясь, что горький дым успокоит нервы.

В комнате было темно, лишь горел маленький синий ночник в розетке. Малфой так и не появился, а Грега Тео сплавил ночевать вниз к Бруно, рассудив, что присутствие ещё одного скорее смутит и спугнёт Грейнджер, которую он отпускать вовсе не собирался. Возможно, Нотт действительно прогнил изнутри, но раз не мог вылечиться, то хотелось заразить собой всё вокруг.

Пусть весь мир горит вместе с ним.

Теодор вновь налил в стакан вина красивого, тёмно-малинового цвета, совсем на донышке, просто чтобы посмаковать великолепный букет. Оно оказалось в меру терпкое, пряное, с ароматом лесных ягод, чёрного перца и шоколада. Жидкое удовольствие.

Теодор перекатил вино во рту, зажмурив глаза. Навязчивое воспоминание никак не хотело уходить и постепенно отравляло вкус даже этого чудесного напитка, подменяя сладкие ягоды на горечь Приворотного.

Контроль. Ведь именно это и заводило Алекто?

Даже два года спустя Тео никак не мог выкинуть её из головы. Но теперь он с ней был почти согласен — кому нужны эти приторные чувства, эти метания по поводу взаимности, когда у тебя есть контроль над всем человеком? Любить, страдать, переживать из-за кого-то… Зачем? Заставить человека нуждаться в тебе, добровольно подчинить его себе. Это же куда изящнее, чем Приворотное, да, Алекто? Может, как раз это и есть настоящая любовь? Когда ты нужен кому-то, как воздух…

— Знаешь, что такое жизнь под Приворотным, любовь моя? — спросил он вслух и, горько усмехнувшись, сам же себе и ответил: — Это когда ты всё осознаёшь, понимаешь, но больше не принимаешь решений. Ты этого не хочешь, ты в ужасе, но твой мозг просто не может отдать команду «Стой!». Поэтому ты забиваешься в дальний угол своего сознания и просто наблюдаешь за происходящим…

Воображаемая Алекто лишь покачала головой, словно он был желторотым птенцом, который совсем ничего не понимал. Тео сделал глоток вина и не моргая уставился в черноту окна. На самом деле он знал, что бы она ему ответила.

— Ты всё такой же ветреный, глупый мальчишка, да, любовь моя?

От воспоминания её голоса и того, самого последнего их свидания по коже пробежала холодная, липкая дрожь, слишком похожая на страх.

То ли несколько дней пыток от Беллатрисы Лестрейндж тогда прочистили его разум, то ли это литры кровевосстанавливающего зелья частично очистили его тело от воздействия Приворотного… но в тот вечер Нотт смотрел на Алекто ясным, незатуманенным разумом. По-хорошему ему вообще не следовало приходить к ней, и он все ещё должен был лежать в больничной постели, но она позвала, и Тео не мог ослушаться. Правда была в том, что к Алекто его тянуло глухо и беспрекословно.

Поэтому Теодор просто стоял в спальне близнецов Кэрроу, апатично наблюдая, как её толстые пальцы с грязью под ногтями плавно скользили по пряжке его ремня. Запястья Тео были связаны за спиной. В паху постепенно тяжелело, но разум при этом содрогался от омерзения. Её пухлые, ловкие руки подцепили край его тонкого свитера и закатали чёрную ткань до самых ключиц, обнажив израненную кожу. Ведьма точно знала, что искать, а значит, ей уже кто-то доложил, где он провёл последние дни.

— И как ты мне это объяснишь? — тоном строгого преподавателя протянула Алекто, а Тео показалось, будто бы он вновь в Хогвартсе. От её дыхания пахло рыбой, луком и крепким алкоголем, да так сильно, что щипало в глазах. У него по рукам пробежали мурашки. Мордред, похоже, на ужин у неё была какая-то селёдка или другая варёная стерлядь…

— Что именно, любовь моя? — Нотт лишь приподнял уголки губ, стараясь выглядеть спокойным. На самом деле, то, что он не мог взять под контроль хотя бы одну часть собственного тела, приводило его в панику. Теодор хотел бы заставить себя дышать ровно. Но не мог. Он бы хотел отдать приказ своим ногам, чтобы уйти отсюда, но не получалось. Он пошевелил связанными за спиной запястьями, надеясь, что удастся ослабить и снять ремешок, но руки оказались стянуты слишком туго. Тео нервничал от сложившейся ситуации, и Алекто это прекрасно видела. Ей всегда нравилось ощущать своё превосходство над ним.

— Знаешь, такие, как ты, никогда не обращали на меня внимание в школе, — палец Кэрроу мягко обвёл по контуру буквы слова «Милый», вырезанные на животе, и его дыхание вновь сбилось. — Вы были слишком хороши для меня, да, любовь моя? Посмеёмся над её зубами и лишним весом, пригласим на свидание и не придём… Красивые мальчики выбирают красивых девочек. Но ты мой! Мой! — Она с силой ущипнула его за сосок, и Теодор непроизвольно вздрогнул от боли. — Как ты мне теперь объяснишь это уродство на своём теле?