— Ты сделаешь всё ради меня? — заискивающе глядя ему в глаза, спросила Алекто, а он подумал, что будет весело, если сейчас его вырвет прямо на её чудесное, красное платье.

— Конечно, любовь моя, — искренне соврал Тео.

На самом деле Нотт надеялся, что любимая сейчас задерёт повыше юбку, оголив свои пухлые, розовые ляжки, и они по-быстрому закончат со всем этим допросом. Он спустит в неё и наконец-то сможет почувствовать себя нормальным человеком, а не одержимым одной Алекто голодным псом. Теодор был заперт в собственном теле, как в Азкабане, а она стала его личным дементором. Но, как и всем дементорам, ей отдавал команды кто-то со стороны. Кэрроу перевела нерешительный взгляд на своего брата, поджала губы, подумала мгновение, кивнула и вновь мокро всхлипнула.

— Как ты допустил, что Беллатриса изуродовала твоё тело?!

Теодор устало закатил глаза. Опять двадцать пять. Что ж её так заклинило-то? Сзади снова незаметно подкрался Амикус, и Нотт вздрогнул от прикосновения холодных пальцев к своему телу. Тео безмолвно сжал зубы. Как же он ненавидел, когда его трогали! Глухая, неистовая ярость подобно бурлящему потоку затопила его от макушки до пяток. Теодор с силой натянул ремешок, связывающий руки за спиной, но тот никак не хотел рваться. Амикус вновь заскользил ладонями по груди Тео, и тот подумал, что всё-таки правильно, что он связан, потому что иначе бы уже давно повалил этого урода и впечатал свой кулак в его нос. Мерзкий картофелеобразный носище. До хруста, до алых брызг. Нос. Амикус нежно провёл им по его шее и запустил в ухо свой слюнявый язык-щупальце. Нотта скрутило от омерзения, он не удержался и лягнул тяжёлым ботинком этого похотливого ублюдка. Тот неуклюже отшатнулся и что-то прошипел. Время на разговоры заканчивалось. Нужно было быстро убедить Алекто, чтобы она отозвала свою мерзкую пиявку и скомандовала ему сесть в уголок, на его любимое мягкое кресло, плотно покрытое засохшей спермой и разводами вина.

— Алекто! Я люблю только тебя, — проговорил Теодор, отходя от её братца как можно дальше. Его девочка совсем по-старчески пожевала нижнюю губу и положила руку на серебряный нож для бумаги, лежавший на столе. И Теодору это совсем не понравилось. Варёная рыбина определённо что-то задумала.

— Твоё тело принадлежит только мне? — тихо спросила она, крепко сжимая в ладошке рукоять.

— Только тебе, — оглядываясь через плечо на ухмыляющегося Амикуса, напряжённо процедил Нотт, и это было правдой. Даже ему самому оно не принадлежало.

— И ты никогда не изменял мне? — она быстрым шагом приблизилась к нему. У Теодора в желудке словно закопошился клубок змей. Её коровье-рыбьи глаза блеснули нездоровым огоньком. — Признайся, любимый, и я всё прощу. Обещаю.

Кэрроу прижалась своим липким от пота лбом к его обнажённой груди и нежно погладила края раны. У Тео промелькнула обречённая мысль, что это всё никогда не закончится.

— Алекто, прекрати, — он вложил в голос всю свою уверенность, но замешкался лишь на долю секунды, прежде чем продолжить: — Мне кроме тебя никто не нужен.

Она резко, с размаху влепила ему звонкую пощёчину. Голова дёрнулась, одно ухо оглохло, в голове зашумело — у этой женщины была тяжёлая рука. Ей смело можно было выходить врукопашную против оборотня.

— Ты врёшь мне, врёшь, врёшь! — словно одержимая демонами, запричитала она, глядя на него безумным взглядом.

Тео облизал губы, почувствовав металлический вкус крови, и холодно взглянул на истерящую женщину. Да какое право Алекто имела поднимать на него руку, связывать, что-то требовать и так оглушительно визжать? Тварь, которая весь год вливала в него Приворотное просто потому, что только так могла рассчитывать на взаимность. Его это всё достало, Тео вновь покрутил руками, пытаясь ослабить путы, и, не сдерживая свою ярость, медленно, чётко произнёс:

— Конечно, вру, любовь моя. Ты посмотри на себя. Да у меня б в жизни на тебя не встал, — и, оценив расширенные от ужаса глаза женщины, едко повторил её же слова: — Красивые мальчики выбирают красивых девочек, а на таких, как ты, никогда не посмотрят.

Тео всегда любил играть с огнём. Даже очень.

И, похоже, сегодня он доигрался. Потому что Кэрроу широко распахнула рот и пронзительно закричала:

— Амикус!

Тот только того и ждал. Он грубо схватил его за шею и прошептал на ухо:

— Это было глупо, пацан.

И Тео с ним мысленно согласился. Подставился, как идиот, но слушать нытьё его сестрички оказалось выше его сил. Нотт дёрнулся и попытался вырваться, но связанные руки не оставляли никаких шансов. Алекто протиснула горлышко бутылька сквозь плотно сомкнутые губы и влила в него горькое, словно сера, зелье. Он постарался сплюнуть, какая-то часть стекла по подбородку, но во рту всё равно осталось достаточно много. Амикус надавил пальцами на челюсть, не позволяя разомкнуть, и зажал нос. Тео несколько мгновений яростно сопротивлялся и брыкался, но вскоре почувствовал обволакивающее, умиротворяющее тепло, лишающее его даже этой крошечной свободы — думать. Его сознание погружалось в сон. Последняя мысль была, что сам с этим не справится. Нужно показать Драко… Зачем ему добровольно подставлять голову под легилименцию Малфоя, он не знал, просто где-то на подкорке тонким жужжанием гудело — пусть он увидит.

Что увидит?

Нотт перестал бороться, выпрямил ровно спину, расправил плечи и взглянул на свою прекрасную возлюбленную. Алекто, грациозно приподняв подол, подошла поближе.

— Твоё тело принадлежит только мне, — она потянула за ремешок, освобождая его руки, — да, любимый?

— Да, — безжизненно ответил он, глядя в её чудесные глаза цвета сладкого шоколада. На ресничках застыли прозрачные слёзки, и так отчаянно захотелось собрать их губами, успокоить её, забрать всю печаль. Он неуверенно протянул руку, убирая выбившуюся прядь за ушко. Алекто всегда носила старинные объёмные серьги, и от их веса дырочки в ушах уже заметно растянулись. Такая глупышка. Так старалась ради него, но она была прекрасна и без украшений.