Я откинулся на трубу, к которой был привязан. Боги, кто бы мог подумать…

Я не хотел его убивать. Так вышло. Я был неосторожен и это повлекло за собой лишнюю смерть. Только оказалось, что он не умер. Не до конца. Его тельце осталось лежать на мостовой, я видел его с пожарной лестницы. А вот душа…

— Я помню тебя, — произнес я. — Помню, как смешно ты бежал к тому окну. В больших тапках и рваной майке, что была на два размера больше.

— Что? — растерянно спросил он. — Что ты говоришь?

— Я не хотел тебя убивать. Детей я не трогаю, их душа чиста, не скована тлетворными желаниями. Я пришел за твоей матерью, не за тобой.

— Ты врешь, — недоверчиво оскалился он. — Ты не ангел, ты врешь!!!

— В те времена я питался лишь сбродом. Легкий корм только для выживания. Те, кого никто не стал бы искать. Твоя мама была одной из таких, — заявил я. — Дешевой проституткой. Это не преувеличение. Отец вас бросил, она решила, что выбора нет и пошла на улицы. Подсела на наркотики, не помню, что это было, наверное, мет. Потом стала работать из дома, понизив ставку, зато не приходилось отдавать процент сутенеру. Я всегда изучаю жертву, чтобы не ошибиться, у меня есть Правило.

Аоки мелко дрожал, остатки вина плескались в бутылке. Он опустил голову и слушал, одновременно сжимая и разжимая кулак.

— Он на грани, — шепнула мне Муза. — Выводи его, продолжай!

— Внизу был бар, — говорил я, — где она и снимала клиентов. Я нашел её именно там. Она просила тебя спрятаться, чтобы не смущать мужчин, которые к ней приходили, сейчас ты должен понимать. Она катилась под откос, в вашей квартире даже еды не было, только бухло и таблетки, которые тебе нельзя было принимать.

— Жестче! — приказала Муза. — Нужно жестче! Он хотел сделать это с Мисой, давай, поднажми, отомсти ему! Дави что есть мочи, выплескивай дерьмо!

Аоки молча слушал, изредка мотая головой, будто отбиваясь от дурных мыслей. А мне даже не приходилось врать, я просто говорил, что думал. Грязные слова срывались с моих губ, царапая останки его души.

— Тебе лучше было бы оказаться в детском доме, чем там, поверь. У неё даже контрацепции не было, до такой степени ей было насрать на себя и сына. Она хотела, чтобы все это закончилось, но не знала как. Если бы не я, она сама бы тебя убила, по своей воле или по воле случая. Я знал это, потому пришел. Такие семьи мне часто встречались.

— Хватит, замолчи! Ты все это придумал! Ты не ангел! — закричал Ичибан в гневе и вскочил со стула.

— О, это я, — Губы мои не покидала улыбка, хоть внутри и было погано. — И я могу рассказать о ней кое-что, что ты обязан знать. До всего этого она помогала с торговлей, дилер давал ей паленый продукт, а она предлагала его допом клиентам. По её вине погиб человек, но твою мать это не остановило. Она сама подсела на тот же суррогат. А сейчас я скажу правду, которую ты не в силах вынести. Её основной клиентурой были мигранты, из северной Африки и восточных стран. Я это знаю, потому что снимал квартиру в вашем квартале. Обычно обозленные и грязные, потные и уставшие после дня тяжелого труда. Ты хоть раз помнишь, чтобы когда зажигался торшер в коридоре, лилась вода в душе? А учитывая, что твоя мама опустилась на дно, и защиты у неё не было, представляешь что ей приходилось делать? И с кем?

— Перестань…

— Разгневанные, порезанные осколками своих несбывшихся надежд, забитые, голодные… Просто подумай, что они с ней делали, — а потом я услышал подсказку, посмотрел ему в глаза и усмехнулся, называя по имени. — Они имели её как животное, Йохан. Даже они не считали её за человека.

— Заткнись!!! — зарычал он и в ярости швырнул в меня бутылку.

Я вовремя наклонил голову, бутылка врезалась в столб и меня окатил дождь из разбитого стекла и красного вина. Он подлетел ко мне и принялся избивать, я сжался насколько мог и терпел. Я это заслужил, в конце концов. Не знаю, что он испытывал, пока я поливал мерзостями его самые светлые воспоминания. Слава Богам, что мне это испытать не суждено.

Йохан… Я помню это имя из газет. Оно стерлось из памяти, но Муза помнит всех.

В нос коленом, в живот тяжелым носком ботинка, в скулу, так что зубы свело, в ухо, локтем сверху — он отрабатывал на мне удары, как на груше. Ещё и ещё и ещё…

Он отступил тяжело дыша, глядя на свои сбитые кулаки. Такого с ним давно не происходило, может, даже никогда. (Не всегда приятно быть у кого-то первым).

Сейчас самое время, то мгновение пока он не смотрит. Я подался вперед, нажал коленом на осколок бутылки покрупней и подтянул его к себе. Перекинул ноги, делая вид, что устал сидеть и просто решил их вытянуть, а сам проталкивал стекло под себя. Кончики пальцев порезались, но я зацепил осколок, ухватил его и сжал меж ладоней, медленно кромсая скотч вместе с кожей на руках.

Кровь побежала по пальцам, я чувствовал её горячее прикосновение, но мне было плевать. Надпочечники выбросили такое количество адреналина, что боли я не ощущал.

— Посмотри мне в глаза и ты увидишь, — произнес я, сплевывая кровь. — Ты увидишь, что я говорю правду. Они не такие синие как прежде, но столь же ясные, как в ту дождливую ночь. Они всегда видят истину. Только я мог породить нечто столь же отвратное как ты, сынок.

Я улыбнулся, глядя на него снизу вверх. Какая странная картина. Подросток и взрослый мужчина, первый унижает второго, хоть связан и избит. Все перепуталось. Все наоборот.