Я призываю вас служить не за страх, а за совесть. Надо выложиться до конца. Надо стать как зверь в лесу, как волки, — вечно настороженными, вечно ждущими опасность, реагирующими на любой шорох, тень, движение, ничему и никому не верить, всего бояться, быть нацеленными на одно — поставленную задачу.

Я мог бы также сказать, что сегодня именно та ситуация, когда лес рубят и щепки летят. Никто, поверьте мне, никто не будет в таком деле считаться с этими щепками, как бы они не назывались — председателями, генералами, капитанами. Но, думаю, это и так понятно.

Спустя два дня в далекой алтайской деревушке, окруженной кедрами и соснами, вышел из попутного грузовика крупный рыжеватый мужчина в изрядно помятом костюме и с полиэтиленовым пакетом в руках, где аккуратно лежали все его нехитрые пожитки. Коротко осмотрелся, переговорил с местными мужиками, что с утра кучковались у продмага, и направился на самый край деревни. Еще раз расспросив встреченную по дороге старушонку, которая поначалу шарахнулась от него, как от чумного, а потом махнула рукой в сторону и, крестясь и оглядываясь, поспешила прочь, он подошел к крепко срубленному дому под двумя соснами, открыл калитку, смело прошел мимо угрожающе поднявшегося пса и постучал в дверь.

— Входи, капитан, входи, — раздался изнутри голос, — с утра жду.

Аккуратно сняв на крыльце ботинки, мужчина вошел в дом, поздоровался.

— Здравствуй. Олджубей. Привет тебе из Башкирии. Вот, жена в подарок мед передала. Говорит, нет лучше башкирского меда.

Гость поставил на стол поллитровую банку с прозрачно-желтым содержимым, и хозяин — тот самый алтайский шаман, что все просил отпустить его к внученькам, — наконец-то оставил раковину, где чистил картошку, и подошел к гостю, которым и был капитан Харрасов.

— Спасибо за мед капитан. Знаю, что от души принес, а не задобрить. Что не особо ждешь помощи, а все-таки приехал. Неладно, знать у вас. А впрочем, сначала попьем чайку — ты с дороги устал, — потом и поговорим.

— Добро — улыбнулся Харрасов, — если к чаю и картошку жареную — в самый раз будет.

— Будет тебе и картошка, и чай, и внучат моих увидишь, скоро заявятся.

В четыре руки они быстро настругали картошку на огромную чугунную сковороду, поставили в печь, присели, переговариваясь о том, о сем — о погоде, о дороге, — пока хлопок дверью и сердитые голоса на дали знать о приходе внуков

Два мальчика четырех и семи лет отроду вошли, демонстративно не обращая внимания ни на гостя, ни на деда, позвали мигом примчавшуюся кошку, положили перед ней на блюдце двух окоченевших сорожек.

— Вот, Мурка, тебе подарок от дедушки. Вот так он тебя любит. Рыбы ему для тебя жалко. А мы, Мурка, старались. Мы даже встали в пять утра, чтобы рыбки и тебе и нам на обед наловить, — причитал старший.

— Я же вас предупредил, что клева не будет, — откликнулся Олджубей.

— Предупредил, как же. Ты не предупредил, а наколдовал. Если бы ты не сказал, что клева не будет, он бы обязательно был. Мы с Сашкой как дураки комаров кормим, а ты колдуешь.

— Да, — протянул младшенький, — Мы, Мурка, старались.

— Это все дед, Мурка, — опять пробасил старший. Мы даже замерзли, а рыбы все нет и нет.

— Глупенькие вы у меня, — старик подошел к внукам, погладил по головкам. — Давайте так: в другой раз скажу идти рыбачить — идите и клев будет. Согласны?

Промолчали, насупившись, детишки. Поднялись, побрели, как убитые, в свою комнату. Вернулся старик к капитану.

— Говорят, что колдую, а я просто вижу, что будет. Проклятый это дар, капитан. Не дай бог иметь его.

После жареной картошки, большую часть которой уплели незадачливые рыболовы, и чая с башкирским медом Олджубей с Харрасовым вышли во двор и, сидя на завалинке, капитан рассказал все, что случилось в городе в последние дни. И добавил:

— Мальчик может пропасть, Олджубей. Его будут вечно искать, и он будет вынужден вечно прятаться и прибегать для спасения к этой силе. Если он останется с нею при всем моем уважении к ней она, как ни крути, нечеловеческая. Это наложит отпечаток на него и сколько дров он наломает и кому это аукнется — никто сейчас не скажет.

А если он будет спасать свою семью, чтобы скрыться вместе, ему, точнее им, нужен помощник. И здесь я сгожусь. И знаю свою организацию, и кое-что умею.

Я лезу в это дело еще и потому, чтобы показать этой силе, что есть и нормальные люди. И, между нами, Олджубей, я думаю, что лишь таким путем можно установить с нею контакт и, главное о чем все забывают, понять, зачем она здесь. Все хотят использовать ее, а речь может быть идет о наоборот.

Горько, Олджубей. Горько и грустно. Нелюдь старается спасти ребенка, а люди ловят и мучают его, чтобы найти эту Нелюдь. И ради чего — ради силы и власти, все больше, все шире, как старухе в «Золотой рыбке».