Войдя в двери супермаркета, они тотчас пожалели об этом. Там было битком народу. Брат с сестрой торопливо двинулись по рядам, чтобы найти желаемую начинку для сэндвичей. Алейша выбрала паштет, потому что его обожала. Эйдан взял себе говяжью солонину, потому что она напоминала ему о бутербродах, которые готовил Дин, хотя никогда не признался бы, что существует такая связь. Для Лейлы они купили креветочный коктейль, надеясь, что она его не разлюбила.

На обратном пути они брели мимо кафе-мороженого. Алейша присмотрелась, нет ли там кого из знакомых. Когда-то это было ее любимым местом, одним из немногих, где была крыша над головой, и подростки могли часами торчать и объедаться сладким. Но черные и пурпурные кресла и столы сейчас кишели подростками нового поколения в носках и шлепанцах Адидас. Друзья Алейши уже давно переросли это и переместились на следующий уровень социальной жизни: обзавелись фальшивыми удостоверениями личности и друзьями-вышибалами, что давало им доступ в бары. Она тоже этого не избежала.

Час спустя сэндвичи были готовы; некоторые из них были треугольной формы, другие – в форме полосок. Они лежали на большой белой с золотой каймой тарелке, принадлежащей Лейле. Они уже черствели. Алейша потрогала один из них пальцем и почувствовала, что хлеб суховат.

Эйдан сидел снаружи. Лейлу усадили в кресло в проеме кухонной двери, и она смотрела в сад и улыбалась, хотя Алейша отметила ее бледное лицо, темные невидящие глаза и сухую кожу на лбу. Она опять выглядела усталой.

Эйдан расстелил старое одеяло для пикников.

– Мам, – позвал он, расправляя складки. – Выходи сюда! – Он хотел, чтобы это прозвучало жизнерадостно, но Алейша слышала, что его голос дрожит. Брат нервничал и был испуган до чертиков. Раньше она этого не замечала.

Алейша бросила взгляд на Лейлу – это был момент истины.

Мама сидела неподвижно, как столб, потом, слегка заметно, она начала отрицательно качать головой. Сначала медленно. Раз, два, три.

Затем изо всех сил. Раз-два-три-четыре-пять-шесть.

Ее дыхание стало глубже, потом неожиданно участилось.

Глаза закрылись. Руки взлетели к лицу. Она обхватила себя руками. Пальцы сильно впились в кожу. Она отгородилась.

Алейша оставила бутерброды, Эйдан не обратил внимания на последние складки на одеяле. Оба бросились к ней.

Инстинктивно Лейла сначала повернулась к Эйдану. Алейша знала, что сейчас не достучится ни до одного из них. Брат тихо бормотал, словно напевая: «Все хорошо, мам», «Ты в безопасности», «Мы можем поесть и дома, нам необязательно выходить».

Алейша была забыта, она была здесь лишней.

Девушка прошла к кухонной стойке и стала наблюдать издали, ее тревоги сбивались в тяжелый и болезненный клубок. Эйдан стоял на коленях возле матери, обеими руками сжимая ее руку. Молился, умолял ее поправиться. Лейле был нужен только Эйдан. Из-за загустевшего воздуха Алейша едва могла вздохнуть, брат бросил взгляд в ее сторону, ища поддержки и чтобы убедиться, что сестра в порядке. У нее мелькнула мысль, что она не одинока и воздух душит и его.

– Все хорошо, все будет хорошо, – твердил он Лейле, захлопывая дверь в сад, наглухо отсекая внешний мир, запирая их троих, потом повел маму наверх, в ее комнату.

– Тебе помочь? – крикнула Алейша.

– Нет, все в порядке. Просто дай нам минутку, – ответил брат.

Алейша старалась подавить эмоции, но в ней закипала злость. В голове лихорадочно закрутились обрывки мыслей. Она привалилась спиной к стойке и уставилась на чертову тарелку Эйдана с Кроликом Питером, всегда таким счастливым и напоминающим ей, что брат всегда лучше. Не успев дать себе отчет в том, что она делает, Алейша схватила тарелку с полки и выпустила ее из руки. Тарелка медленно, как в замедленной съемке, грохнулась об пол, разлетаясь вдребезги, чтобы Алейша прочувствовала каждую микросекунду своего эгоизма.

– Лейш! – Эйдан примчался сверху и застал ее за тем, как она подбирала первый черепок, острый край которого порезал кончик пальца, и теперь девушка наблюдала, как бусинка крови расцветает у нее на глазах. – С тобой все в порядке? – Он схватил посудное полотенце и крепко обмотал его вокруг пальца, как будто это была величайшая в мире рана. – Прости. Мне надо было помочь тебе прибраться.

– Мама пришла в себя? – спросила Алейша, не желая знать ответ.

– Придет.

Он ничего не сказал о том, что это была его тарелка, особая, декоративная тарелка. Сэндвичи так и лежали на кухонной стойке нетронутыми, пока он заметал в совок похожий на вату кроличий хвост.

Несколько часов спустя Алейша, свернувшись, лежала на диване, стараясь быть как можно незаметнее. В гостиную вошел Эйдан, постоял некоторое время, просто глядя на нее, сжимая в руке банку с пивом.

– Алейша, – мягко произнес он.

– Что? – Ей не хотелось на него смотреть.

Он сделал глубокий вдох.

– Я действительно думаю, что нам надо показать кому-нибудь маму, – сказал он, и в его голосе во второй раз за этот вечер появилась дрожь.

Стоявшая в комнате тишина эхом отдавалась в ушах Алейши. Эйдан и прежде осторожно затрагивал эту тему, но никогда не озвучивал ее так прямо. Они верили, что «в следующий раз будет по-другому». Его слова ясно говорили ей, что он в этом не уверен.