Только когда Мария уходила, обиженно пробормотал в спину: – Так бы сразу и сказала, что с гэбистом трахаешься… Впрочем, тут же испугался своих слов, замолк, побледнел.

– Машка, ну ты хоть что-то о нём знаешь? Ну не может же быть, чтобы совсем ничего!

– Он на юродивого похож... То есть... Внешне не похож, а...

И дедушка у него умер, член ЦК КПСС.

– Да-а… тяжёлый случай.

Два года тому назад Стешка вышла замуж. Супруг на своей работе был ещё и агитатором-пропагандистом (доплата – в среднем 40 марок в месяц; деньги в семье с маленьким ребёнком явно не лишние), поэтому тот самый номер «Правды» был найден ещё позавчера. На второй странице. Внизу. В чёрной рамочке. После тяжёлой непродолжительной болезни скоропостижно скончался член Центрального комитета Коммунистической партии Северного Союза Франц Михелевич Лиандер. И дальше – всё, как говорил незнакомец. Смерть вырвала из наших рядов. Навеки в наших сердцах. Являл образец беспримерной верности делу. И ещё шесть строчек столь же бессмысленного формального официоза. Фотография усопшего – действительно чем-то похож на незнакомца из кафе, только старенький, а незнакомец был молодой.

Сначала Мария честно пыталась всё это забыть. Проклятый акт о порче давным-давно трухлявого оборудования был уничтожен… точнее, вдруг выяснилось, что его никогда и не было. Ну, в самом деле – разве могут быть виноватые в том, что сто раз латаный-перелатаный станок производства 1919 года вдруг взял и сломался? После шестидесяти-то лет эксплуатации.

А сегодня вдруг материализовались эти самые трёшки. Три тысячи марок. Явно не такая сумма, за которой никто никогда не придёт. Незнакомец, который предположительно Лиандер (ну, если внук по прямой мужской линии), хоть и сказал «оставь себе»… но это три тысячи. Это не коньяк допить.

– Стешка, ну вот хоть убей! Я попыталась напиться в драбадан. Тут подсаживается он. Начинает говорить. Говорит какую-то ахинею... Про феномен попутчика... Соглашается с тем, что он идиот... Потом это всё... Я даже не спросила, как его зовут!

– Так, Машка... У него знакомый бармен в том кафе. Уже кое- что.

– Да бармен, скорее всего, и разговаривать не станет. Особенно если он действительно… того… из органов.

– Если из органов – то они тобой сами заинтересуются. Так что для начала – убери вот это всё обратно в пакет, а пакет спрячь получше.

Часов до трёх ночи Мария не могла уснуть. Просто лежала в постели и думала. Странное дело – в голову почему-то лез не комсорг и не трёшки эти проклятые. Вот она проблевалась и сидит на полу уборной в кафешке. Ждёт издевательств от этого юродивого. Потому что... Людей, которые её хоть раз по-настоящему пожалели, она могла перечесть по пальцам. Остальные – в лучшем случае не обращали на неё внимания. Вот и этот... Только что она ему хамила, сейчас он, несомненно, отыграется. Он видел её позор. Вместо этого он прижимает её к себе, гладит по голове и успокаивает. Хоть и совсем недолго. И вообще – ей очень редко кто говорил «вы». А он говорил. А потом исчез. «Извини, если что не так». Да всё не так!

…Город Варский когда-то назывался Богородицын. Потому что его единственной достопримечательностью был монастырь, а в монастыре – храм в честь Рождества Богородицы, а в храме – мощи каких-то особо почитаемых угодников, к которым на поклонение ходила вся дореволюционная Мошковецкая губерния. А ещё в городке была уездная тюрьма, в которой при царе умудрился посидеть товарищ Варский – какой-то второстепенный народный комиссар в первом составе Совнаркома. Поэтому при большевиках городок сначала переименовали в честь наркома, а затем поставили уникальный памятник товарищу Мавзолейному. Целая скульптурная группа на центральной площади: заседание Совнаркома; по центру сидит гениальный вождь и учитель трудящихся всего мира; на стене – карта Страны Советов; около карты стоит и что-то показывает вождю нарком товарищ Варский.

Монастырь закрыли, чудо-мощи дели неизвестно куда, а бывшие монастырские здания... Когда-то «оплот религиозного культа» занимал лучшее и самое благоустроенное место в городке. В годы разрух и разных войн в бывшем монастыре понаделали коммуналок, а в более благополучные времена – восстановили старинные здания в их историческом виде и открыли уникальный рынок на бывшей центральной монастырской площади.

От столицы до Варского было километров 50. Как раз удобно возить интуристов. И показывать им миролюбие советских людей. Вот городок, вот, в центре городка – красивая старинная архитектура, а на площади посреди архитектуры – рынок сувениров. Всевозможные игрушки и иные поделки «под старину». Не очень взыскательному интуристу – традиционную матрёшку, более тонкой натуре – всё что угодно, от свистульки до резной расписной шкатулки. Всем – обзорная экскурсия по городу, с непременным обозрением памятника товарищам Мавзолейному и Варскому и с комментарием, что изображено тут начало мирного строительства в молодой Республике Советов, только что закончившей гражданскую войну. И докладывает нарком Варский про то, как, разрухе вопреки, возводятся школы, больницы и жилые дома. Интуристы умиляются, всем хорошо.

Мария тоже любила этот рынок. Может быть, так сказывался комплекс недолюбленной детдомовской девочки, но только она часто покупала тут всякие забавные игрушки; полквартиры успела ими забить.

Сейчас у неё был стресс. Незнакомец, деньги эти проклятые... Нет, определённо – надо сходить на рынок и чем-нибудь себя побаловать.

Ей как-то сразу понравился чёртик, вырезанный из корешка дерева. Он сидел на пеньке и улыбался – одновременно и ехидно, и как-то по-доброму.

– Сколько? – спросила девушка, ища глазами продавца. Столы с игрушками стояли плотными рядами, так сразу не определишь, кто чем торгует.

– Ну, если тебе – то червонец.

Голос продавца раздался откуда-то сбоку. Мария вздрогнула.

Сегодня он был одет попроще. Обычная куртка серо-зелёного, болотного какого-то цвета. Хотя тяжёлая печатка на пальце – по-прежнему.

– Это ты?! – девушка уставилась на того самого незнакомца. – Здесь?!

– А где я должен быть? Это мои поделки, я их продаю.

– Тебя зовут Лиандер? – выпалила Мария первое, что пришло в голову.

– Типа того. Джордж Маркович, если по паспорту. Впрочем, надеюсь, ты никогда не станешь так меня называть.