— Да... да... – бормочет он. – Ты просто такая классная... самодостаточная... Меня прет. Спасибо, что по башке не даешь.

— Ниче, в отпуске разрядишься.

— А то. Но о тебе думать буду постоянно.

— Не гарантирую того же.

— Знаю. Это ничего.

Да, очень странно, но он знает, что делает.

Синхронно встаем из-за компа. Сегодня пятница и все уже посваливали домой.

— Ладно, — говорю. – Теперь можешь ехать.

У него самолет через четыре часа. Это офигительно скоро, но мониторить, чтобы он на него успел – не моя обязанность.

За окном пятничные сумерки, но мы не включали свет. От этого кажется, что еще не совсем стемнело. Вижу, как Йонас неторопливо, но и без излишней медлительности приближается лицом к моему лицу. Наши губы встречаются, сливаются друг с другом...

«А, ладно» — думаю сквозь его мягкие, умелые поцелуи. Почему бы нет.

Йонас реально хорош собой, прямо-таки –не вру – до некоторых подрагиваний у меня в самых интересных местах. Вернее, это я такая вреднючая зараза – любая другая на моем месте определенно сказала бы про него: сексуальный красавчик, обожаемый бабами, умненький, не обремененный комплексами и, в принципе, не козел. И… вкусный, засранец. Кажется, его увлечение мной усугубилось до того, что хорошенько его проняло – он целует меня очень сладко, с огоньком. Контролирует руки – не лезет ни ниже, ни выше талии. Я же говорю, он знает, что делает.

Оказывается, если мужчина тебе не противен, его поцелуи способны доставить приятное удовольствие. Да у нас с ним весь день так прошел, думаю под сладко-ритмичный танец, в каком его язык непрерывно исследует мой рот. От него приятно пахнет, сам он приятен на вкус. А тот факт, что он скоро улетает – это тоже приятно, как ни странно.

Видимо, сейчас Йонас состыковался с чем-то во мне и сам того не подозревая, дал мне то, что мне как раз было нужно.

Может, он и представляет меня во время секса со своими девушками, чтобы добавить изюминку. Обнаруживаю, что представление об этом погружает меня в сладкую истому – мне ведь тоже есть кого представить. И хоть их поцелуи непохожи, представлять мне все равно нравится.

— Круто, — подтверждает он, нацеловавшись со мной. – Очень.

— На самолет не опоздай, — замечаю.

Все-таки проявила организационную заботу. Наверно, больше из боязни, что он может раздумать и остаться – и тогда на фиг мне все это надо?..

Он кивает и делает движение, будто собрался уходить, но потом снова придвигается ко мне:

— Я ж не оскорбил тебя там как-то?.. Мне надо извиниться? Сказать, что мне жаль? Мне не жаль. Я не жалею, но если ты...

— Все норм, — качаю я головой, облизывая губы. – Тебе ж не озвучивать правил? Ограничений? Там, не борзеть, не пиздеть. Не распускать рук.

Он кивает:

— Еще что?

— Не звать меня «деткой». И не надеяться на повтор.

— Понял. Я знаю, что ты все это – из-за чего-то. Что у тебя свое. Поэтому ты все это делаешь.

— У тебя тоже свое. Твое, – говорю ему ненастойчиво, но уверенно. Внушаю, можно сказать. – Поэтому я все это делаю.

Взгляд мой падает на комп, не отключенный, а в преддверии выходных поставленный на стенд-бай.

Херрманн-Херманнзен, думаю вдруг. А и смешно даже как-то.

***

Не то чтобы взбудораженность Йонаса передалась и мне, но назавтра мне требуется ментальная разгрузка. Тут приходится как нельзя более кстати, что у нас в Панкове есть наш огромный Бюргерпарк.

Отправляюсь погулять. За аркой на входе меня встречает большая елка, увешанная электро-гирляндами. Елка напоминает мне, что у меня скоро тоже день рожденья. Я вспоминаю, но тут же забываю снова. Захочу – буду отмечать, не захочу – не буду.

Елка скромна и ненавязчива – кроме одноцветных желтых лампочек на ней ничего нет. Она не стремится никого удивить или задержать на себе чей-то взгляд более чем на мгновение. Ей не нужно, чтобы перед ней останавливались и разглядывали ее подолгу вроде одного из тех огромных, ярко раскрашенных стендов со сказочными персонажами, которыми перед Рождеством уставили Бюргерпарк. Там принцессы с принцами да феи с гномами, перед которыми так любят останавливаться дети. А ей, елке и одной хорошо.

Ну и что, что сейчас ноя... декабрь, думаю, разгребая пересохшие листья носком змеино-красного лакового оксфорда на платформе, близняшного с теми, что у Рози. Ну и что, что тут все эти арки, беседки и башенки, не рабочие ныне фонтаны и цветники с розами, уже не цветущими. Ну и что, что тут все эти постройки, заставляющие ни на секунду не забывать о цивилизации.

На автопилоте бреду вдоль Панке – не речки – ручейка, продвигаюсь вглубь парка и попадаю на одинокую лужайку, как раз такую, как мне нужно.

Как хорошо, Боже, думаю, отпивая чай из термоса. Как хорошо. Потом зачем-то думаю, старательно «прислушиваясь» к себе:

«Весь мир мой. Природа, дали. И даже голые деревья, обрамляющие пейзаж в приятном для глаза удалении».

На секунду допускаю мысль о Йонасе. Представляю, что вот мне сейчас по какой-либо причине нужно было бы знать, куда он улетел, что там делает и какая там сейчас погода. Как это было бы не в тему.

Да Йонас – это и далеко очень. Приближу, если захочу, но сейчас он и вправду мне совсем-совсем не нужен. Пусть гуляет там себе, пусть загорает. Пусть встречает. Хочет, может представить меня «в процессе», а не хочет – не надо.