Шрифт:
— Вот же… баба… — пробормотал Мэйнфорд, стряхивая с макушки ледяные капли, надо полагать, прощальный подарок.
До Грин-роуд он добрался быстро. Дороги по вечернему времени были приятно пусты, а узкие каналы мостов, соединявших Остров с остальным Нью-Арком, еще открыты. Урчал мотор. Свет фар разрезал темноту, и скатывался с глянцевой поверхности дороги, ложился бликами на черную воду залива. Остров завораживал. Сколько бы Мэйнфорд ни бывал здесь, а все равно не мог отрешиться от ощущения, что попадает не просто в другой округ — в другой мир.
Корона небоскребов в пылающем убранстве света.
Витрины.
Мостовые. И крохотные магазинчики, которые закрывались рано, ибо таков был изначальный порядок, но все одно их окна светились мягким желтым светом, будто приглашая заглянуть.
Статуи и парки.
Мягкая прохлада фонтанов.
И тишина, удивительная тишина, которую Мэйнфорд посмел нарушить. Редкие патрули оборачивались вслед его «Плимуту», слишком старому, невзрачному и грязному, а потому недостойному местных улиц.
Мэйнфорд свернул на тисовую аллею.
Она и вправду была зелена, даже ночью, поскольку на Острове не было принято экономить на освещении. И возле каждого растреклятого дерева, аккуратного, словно постовой у Сенаторского дома, стоял собственный фонарный столб с целым выводком огневых шаров.
Машину Мэйнфорд бросил у подъезда.
Поднялся по ступеням.
Коснулся дверного молотка, выполненного в виде бронзового человека, и дверь открылась.
— Вас ждут, — эта Вестница как две капли воды походила на ту, что передала послание, а может, и была тою самой. — Поднимайтесь.
И свечу протянула. Восковую.
Слабый огонек ее был слишком слаб, чтобы осветить весь холл. А холл, судя по эху, рожденному шагами, был слишком велик, чтобы со свечами возиться. И Мэйнфорд не мог отделаться от ощущения, что это — часть одного большого представления, разыгранного специально для него.
Он дошел до лестницы, мраморной и витой, естественно, выглядевшей впотьмах бесконечною.
— Тьфу ты… — на языке вертелись слова покрепче, но Мэйнфорд сдержался.
Раз уж явился в чужой дом, то вести себя следовало прилично. Это было не столько правилом, сколько проявлением здравого смысла.
А Провидица… коли ей охота играть в подобные игры, то Мэйнфорд потерпит.
Как-нибудь.
Хотя терпеть оказалось непросто.
Он поднимался, ступенька за ступенькой, сдерживая раздражение, которое постепенно нарастало. Белый мрамор. Полированное дерево перил. Шорохи, которые раздавались сзади, будто кто-то крался за Мэйнфордом. Возможно, в человеке более чувствительном и шорохи, и сквозняки, что касались изредка кожи этаким ледяным дыханием самой Бездны, пробудили бы многие страхи, но Мэйнфорд давно не относил себя к чувствительным людям. И достигнув вершины лестницы — она вовсе не бесконечною оказалась, всего-то три витка — он огляделся, втянул пряный воздух и сказал:
— Выходи. Хватит уже в игры играть.
Он не столько увидел ее, сколько почуял тяжелый мускусный аромат ее тела. И темнота отозвалась, породив еще один огонек.
Две свечи? Как мило.
— Приветствую Мэйнфорда-мааре в доме своем, — она поизносила слова нараспев. Мэйнфорд отметил, что голосом Провидица обладала низким, грудным.
Красивым, пожалуй.
— И я рад. Встрече.
Ее лицо скрывала деревянная маска, расписанная желтыми и алыми спиралями. В полумраке они походили на свернувшихся клубком змей, и Мэйнфорд не мог отделаться от чувства, что, стоит Провидице пожелать, и змеи очнуться ото сна, дабы покарать нечестивца.
— Тогда что же Мэйнфорд-мааре стоит на пороге? Пусть пройдет он…
— Куда?
— Куда пожелает. Тысяча дверей в доме моем… тысяча путей руках твоих. Выбирай любой.
Она отступила, позволив ему увидеть — на сей раз темноту разгоняли свечи, все те же, восковые, тонкие и давно уже вышедшие из моды — узкий коридор со множеством дверей. И над каждой имелся знак.
Рыба.
Собака на пороге.
Ключ.
Дальше Мэйнфорд разглядывать не стал. Может, его впечатлительный братец и бродил по этому дому часами, разглядывая знаки и пытаясь соотнести их со своей исключительною внутренней сутью, но Мэйнфорд время свое берег.
И дверь толкнул ближайшую.
Кажется, с собакой.
Или с ключом?
Открылась она беззвучно, и свечи погасли, будто и не было их.
— Хороший выбор, Мэйнфорд-мааре…
Провидица ступала бесшумно. Она хлопнула в ладоши, и под потолком — слава всем Богам — вспыхнула обыкновенная лампочка. Свет ее поначалу показался слишком даже ярким. И Мэйнфорд зажмурился, а когда глаза открыл, увидел, что стоит уже в центре небольшой комнаты.
Странной немного.
Ни окон. Ни… двери? Нет, никуда она не исчезла, Мэйнфорд чувствовал выход, но тот, кто комнату отделывал, постарался, чтобы изнутри дверь сливалась с обоями.