Шрифт:
— Да, — подтвердила Тельма и с трудом удержалась, чтобы сказать, что эта болтовня, об Элли, Билли и прочих людях, когда-то существовавших в жизни Сандры, возвращает ее исконный свет.
Ясный, что солнце.
Теплый.
— Ничего, — Сандра подняла чашку с вином, которое оказалось на диво неплохим. — За нас, да? А потом ты посмотришь! Не подумай, что я настаиваю… просто, понимаешь, я привыкла говорить обо всем, а здесь больше не с кем… то есть, девчонки, конечно, послушают. Но я же не совсем дура, я понимаю, что они мне теперь завидуют… и сначала выслушают, а потом сплетничать станут… а то и…
Сандра вздохнула.
Вино она выпила одним глотком и занюхала ладонью, которую вновь протянула Тельме.
— Ты не будешь завидовать, я знаю… ну, то есть не знаю, но мне кажется, что не будешь…
Белые пальцы.
Тонкие пальцы. Запястье изящное… почти как у мамы.
Мама любила кольца.
И браслеты.
Прикасаться к другому человеку было не то, чтобы вовсе непривычно, нет, Тельма хорошо контролировала свой дар. Но…
Чтобы вот так.
Добровольно.
— Ну же, — Сандра сама обхватила ее запястье. — Вот увидишь, Донни тебе понравится!
…нет.
…с первого взгляда, даже не взгляда — запаха. Резкого. Хищного. Подавляюще мужского. И Тельма едва не отшатнулась, закрываясь от человека, который смотрел на нее в упор.
Не на нее.
На Сандру.
Сандрой она и была, вихрем смятенных эмоций, в котором смешались и восторг, и недоверие, и подспудный ужас. И все же восторга было больше.
— Я был очарован вами, — Донни наклонился и коснулся пальцев губами. И сердечко Сандры забилось, как сумасшедшее. — Я лишился покоя… я приходил сюда вновь и вновь…
И ей так хочется верить!
Тельма чувствует это желание и неуемную, неудовлетворенную жажду любви, той истинной, что с первого взгляда и до последнего вздоха. Эта любовь, вернее сказка о ней, ожидание ее заставляет отринуть и саму тень сомнений.
Конечно, он приходил.
Сандра просто не замечала. Со сцены зал плохо виден, это ведь сцена освещена, а столики, напротив, традиционно находятся в тени, как и те, кто за ними сидит. «Колибри» — заведение непростое. Об этом Сандре намекали уже, мол, сюда не каждого пустят.
Зато уж если кого и пускают…
Сандре стоит присмотреться к людям.
Хватит нос драть и недотрогу из себя корчить. Да она за один вечер может заработать столько, сколько за месяц ей платят. А то и побольше… но нет, что-то кочевряжится, будто бы особенная…
…эти мысли мелькнули и исчезли.
— Я долго не мог решиться…
Хищник, как есть хищник. И вовсе не из мелких. Нет, слишком самонадеян, слишком… опасен, и Тельма чувствует эту опасность даже через искажение чужих эмоций. Она смотрит глазами Сандры, но видит вовсе не очаровательного красавца, который — о диво, — ухаживает за Сандрой!
Нет, ей дарили цветы.
Иногда.
И даже в кафе приглашали… но чтобы розы и букетами… или не букетами — целыми корзинами! Невообразимо! И девчонки наверняка обзавидуются.
Пускай.
…дурочка…
…не влюбленная, но уверенная, что эта ее жажда, эта вера в сказку — и есть любовь.
Узкий нос.
Длинный нос с характерной горбинкой. Высокие скулы. Глаза глубоко посажены, и цвет их разглядеть не выходит, хотя Сандра и старается. Нет, не потому, что для нее имеет значение такая мелочь, но просто ей хочется знать о нем, рыцаре ее грез, все.
— Почему? — она дрожит, и эта дрожь, подспудный страх манит хищника, как запах крови.
…и нежности.
— Потому что не мог вообразить, что вы одна…
Она одна.
Ей предлагали… ночь вместе.
Или даже на выходные прокатиться на Остров, снять номер в отеле, чтобы с шиком эти выходные провести. И денег сулили. Она не поддавалась. Она же ехала в Нью-Арк не за деньгами — за мечтой. Только та оказалась недостижимой, то есть, Сандра почти поверила, что достигнуть этой мечты не выйдет, как ни старайся.
— Я одна… — робкое признание.
И губы, которые задерживаются на запястье чуть дольше дозволенного. Он не столько целует, сколько пробует новую свою игрушку на вкус.
— Это несправедливо, но я счастлив.
И сейчас он не лжет.
— Быть может, тогда и у меня появится шанс… крошечный шанс…
Именно сейчас она готова отдать ему свое сердце, наверное, если бы могла, Сандра упаковала бы его в хрустящую фольгу, а поверху завязала бант. И вновь же, он чувствует эту ее готовность, и желание, и многое иное.