Храм продолжал наполняться людьми и эрнами, чтобы потом отметить день подношений богам.

Наблюдаю за ней, повторяя за жрецом отрывок из писания Древних:

— ….связываю с собой, телом и душой, — повторяю за жрецом, а сам смотрю, как она замирает, как забывает дышать, впитывая каждое мое слово, как подрагивали её пухлые розовые губы и блестели её глаза, становясь еще ярче изумрудов на свету.

Жрец, одобрительно кивнул, захотел перейти к ней. Не позволяю. Зверь захотел большего, прорываясь ментально впервые за долгое время, я не смог его удержать, словно неопытный и слабый мальчишка. Зверь хочет видеть её своей самкой. Слова сами слетают с моих губ:

— Только с последним ударом твоего сердца разрушится наша связь, если сердце отдашь другому…

Останавливаюсь, жду реакцию. Замирает, смотрит широко распахнутыми глазами, будто боится чего-то. Зверь недовольно ворочается где-то глубоко внутри. Настораживается.

— …я предам тебя истинному огню, выжигая его сердце в твоем!

Облегченно выдыхает.

— Но это из брачного ритуала, — пропищал жрец за моей спиной. Мне хватило лишь взгляда на него, чтобы просто заткнулся и делал свою работу.

— Согласны ли вы стать его женщиной, дарить наслаждение в постели… — жрец запнулся, а её щеки вспыхнули жаром. — Амара Арх, — прошелестел жрец.

Она медленно перевела на меня взгляд, её накрыло возбуждением, таким манящим для зверя, она поедала меня своим голодным взглядом.

Кадык дернулся. В глотке пересохло. Если сейчас сорвусь, то совершу с ней самый древний венчальный обряд прямо на этом алтаре, и уже будет неважен смысл самого ритуала, только то, что я получу от него наивысшее удовольствие… Взять здесь и сейчас и доказать каждому находящемуся здесь, что это моя женщина. Только у меня на нее есть право.

Надменно смотрю позади нее на голодных до женского тела воинов. Делаю шаг к ней.

Жрец снова повторил свой вопрос ей, а она словно застыла, не могла шевелить своими влажными губами. Мокрая дорожка от слез появились на её щеке, затем на другой. Глаза словно потухли. Нахмурился, опережая её тонкую кисть, приближающуюся к лицу, бережно вытираю её слезы рукой. Наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать. Мягкие влажные губы коснулись моих, углубляю поцелуй, теряюсь в шелке её языка, зверь взревел в груди. Начинает вырываться, сильнее вжимаю в себя, раздражаясь. Как смеет при всех! Она начинает оседать. Успеваю поймать, подхватывая на руки.

— Амара?! Ты меня слышишь?! — Провожу ладонью по её щеке.

Смотрит на меня, но будто не видит.

— Камаль, — шепчет, а потом просто закрывает глаза.

— Во время обряда головы не поднимай, поняла меня! Наедине делай то, что вздумается, если, конечно, мэрн раньше не лишит тебя головы, но там даже не вздумай, это расценят как оскорбление его семьи, ему придется тебя наказать, — повторяла мне одно и то же пожилая эрна, застегивая платье на моей спине, сильнее затягивая золотые цепи на талии, опуская на волосы тонкие звенящие нити, скрывая часть моего лица под их золотом, открывая только мои искусанные губы. — Ритуальные чаши тебя не коснутся, они для эрн, — строго посмотрела она на меня.

Кивнула, улыбаясь.

Мои мысли сейчас были с Витаром, я только молча ей кивала, пытаясь запомнить всё, что она мне говорит. Её бледно-розовые губы были усыпаны морщинками, а светло-голубые глаза блестели, как чистая вода под лучами солнца.

— Ты слушаешь меня, бестолковая девчонка? — сильнее дернула цепь на моей талии.

Я рассмеялась, снова кивая ей.

— Ох, девочка, рано радуешься, — стала серьезно всматриваться в мое лицо эта пожилая женщина.

Напряглась от её слов. Я понимала, что меня могло ждать, но всё равно уже ничего не могла изменить.

— Рано или поздно всё равно оступишься, — с жалостью посмотрела она на меня. Это другой мир, не для таких, как ты. Смотри в оба. Здесь никто тебе не может быть другом. Запомни мои слова. Ох, и намучаемся мы с тобой, — снова заворчала она, ударяя по моим рукам, что пытались закрыть слишком открытый вырез на груди. Она еще раз осмотрела меня с головы до ног и одобрительно кивнула, сказав:

— Да, хороша! — мягко улыбнулась мне, качнув своими седыми кудрявыми локонами.

***

«Не поднимать головы во время обряда», — повторяла себе, ожидая перед закрытыми гигантскими коваными дверями храма, нервно теребя мамино кольцо на своем пальце. Глубоко вздохнула, прикрывая глаза.

Наложницы, рабы, воины — никто не смеет поднимать головы без дозволения мэрна, только равные ему по силе, но таких не было на нашей земле, поэтому он и стал нашим правителем. Единственный, кто за всю историю правлений верховных смог призвать трэпта. Жена имела больше власти, чем другие женщины мэрна, но и ей не разрешено переступать грань дозволенного.

Сделала уверенный шаг вперед в открывающиеся двери, неторопливо опуская руки на свое платье, нервно погладив его на своих бедрах. Горьковато-тягучий запах ударил в лицо. Замерла перед ярко-кровавой лентой, обрамленной золотой бахромой, что тянулась от дверей до белой каменной чаши с бирюзовой водой Древнего храма. Она скрывала под своей плотной тканью несовершенство каменных полов, что беспощадно разрушало время. Босые ступни коснулись прохладной ткани, неторопливыми шагами продвигалась вперед.