Он все чаще задавался вопросом, почему это происходит именно с ним. За что, для чего. Он метался в своих фантазиях, спасаясь от несправедливости настоящего, но сколько бы ни старался, не мог ими заменить реальности. Что бы он ни представлял, как бы в это ни погружался, сама мысль о том, что здесь, в этом мире, где он живет, он никогда не сможет сделать то же самое, вводила его в яму отчаяния. Это было впервые, когда его самого, и множества внутренних миров, оказалось недостаточно. Чем больше он представлял, пытаясь заменить действительное на желаемое, тем больше понимал, что не сможет этого сделать. Все, что было в его голове на этот раз казалось тусклым, бесцветным, лишь отголоском, фальшивкой. И тем не менее, он цеплялся за эту фальшивку так сильно, как утопающий за спасателя. А все потому, что это все, что у него было. И быть довольным тем, что есть, не вышло.

Спустя несколько месяцев, когда весеннее солнце уже понемногу начало показываться, а снег все еще продолжал упрямо лежать на улицах, он решил, что больше не может выносить внутренние противоречия. Он принял решение, что расскажет обо всем, и когда-нибудь он сможет получить положительный ответ от этой девушки. Вариант, что не сможет, он не рассматривал, это был не его вариант. Они сидели в кафе недалеко от универа, рассматривали прохожих, рассуждали кем бы могли быть эти люди. Где работать, с кем жить, о чем думать. Они играли в эту игру довольно долго, а он все решался задать свой вопрос. О других людях всегда проще говорить, чем о себе, всегда проще. В конце концов он выдохнул, и все-таки спросил.

– А почему тебе никогда не хотелось меня поцеловать?

Девушка удивилась, замерла с чашкой кофе в руках, о чем-то задумалась, хмыкнула. Одна ее бровь была немного выше другой, и один уголок губ тоже был выше другого. Это означало, что она действительно в замешательстве.

– Ты с лета думал, чтобы задать мне этот вопрос?

– Нет, не прямо с лета, но уже довольно долго.

– Значит, тебе бы хотелось?

– Да. Мне хочется. Это такая проблема?

– Нет, почему. Просто, понимаешь, а мне нет.

– Почему?

– Причем, я бы сказала, что иногда хотелось, да. Но это другое. Это не то, что ты имеешь ввиду.

– А ты знаешь, что я имею ввиду?

– Ты ко всему относишься очень серьезно. Для тебя, если да, то да по максимуму, на все. Если ты примешь решение что-то сделать, до дойдешь до конца, и если ты хочешь что-то сделать, то хочешь до конца. У меня же все иначе, я могу просто попробовать, узнать, как это, а потом отказаться и пойти дальше. Но ты не сможешь. Поэтому, если ты меня поцелуешь, или если я тебя поцелую, это будет значить разное для нас. Думала ли я? Думала, иногда, а кто бы не думал. Вокруг нас множество возможностей и вариантов событий, и наш мозг постоянно подкидывает нам возможные сценарии. Но мой сценарий и твой отличаются. Для меня это будет любопытный опыт и не больше, для тебя момент, на который ты поставишь всю свою жизнь. А я не готова стать всей твоей жизнью. Поэтому и говорю нет, я не хотела. Понимая, что это будет для тебя значить, я не хочу.

– Но ты уже стала частью моей жизни. – Здесь он врал, откровенно и нагло. Потому, то вся жизнь не может называться частью. – Почему ты не хочешь? Я не настолько хорош, или красив, или умен?

– Послушай, я сейчас скажу правду. И я надеюсь, что ты ее поймешь и примешь. Ты для меня – самый близкий человек, которого я только могла представить. Ты понимаешь меня, видишь меня, с тобой интересно, я с тобой могу быть настоящей, и ты это поймешь. Но с тобой не спокойно. Я не знаю как можно на тебя положиться в самых обычных вещах. Тебе плевать на весь этот мир, и это здорово, говорить с тобой обо всем этом, но как мне всю жизнь жить с человеком, которому плевать на все, кроме меня. Я хочу обычную, нормальную семью, где будут дети, которых ты, кстати, ненавидишь, где будет муж, который будет интересоваться как дела у меня на работе, а у них в школе. Может быть для тебя все это слишком обычно, слишком скучно, или слишком нормально. И может быть, нормальность переоценивают, но это то, чего я хочу. И давай говорить честно, ты никогда не сможешь мне это дать. А я никогда не смогу быть для тебя такой, какой ты хочешь меня видеть. И на самом деле, мне сейчас очень страшно все это говорить. Потому, что ты и правда для меня очень близкий человек, и я не хочу потерять тебя. И я боюсь, что ты сейчас встанешь, уйдешь, и больше никогда не вернешься. Потому, что у тебя нет таких понятий, как наполовину. Тебе нужно все, либо ничего.

Она замолчала, грустно уставившись в окно, наконец опустив кружку с кофе, которая все это время так и была в руке. За столиком повисла долгая пауза, за время которой где-то двадцать прохожих умудрились появиться и исчезнуть в окне. Но он нарушил это молчание.

– Ты права. Знаешь, во всем, что ты сказала, ты права. И да, мне нужно все, или ничего. И мне тоже страшно, что ты можешь встать и уйти. Потому, что я хочу совсем другого, чем то, что есть между нами. Знаешь, я так долго обо всем этом думал. И я сам запутался, и я сам себя не понимаю. Мне никогда не нужно было все это, я сам себя боюсь. Но я вдруг понял, что мне недостаточно того, что есть. Я не хотел, чтобы так было, я не хотел.

Он протянул руку через столик, коснулся ее пальцев, она вздрогнула, посмотрела ему в глаза. Мягко сжала его ладонь, как бы извиняясь, а может быть утешая. Они просидели так еще долго, пока не стало совсем темно за окном, и улица не сменилась на отражения. Он не хотел, чтобы все было именно так. Этого недостаточно, этого не может быть достаточно.

Глубока ли пропасть отчаяния? Он раньше никогда не задумывался об этом, и не знал, что в эту пропасть можно падать бесконечно. Так по крайней мере ему казалось весь следующий год. Отчаяние – это когда готов отдать всю свою жизнь, все, что было, есть и будет, все, что угодно, за то, чтобы получить желаемое, но все равно этого будет мало. Все равно будет недостаточно того, что можешь предложить. Он чувствовал себя ничтожеством, ребенком, у которого есть в кармане накопленные вещички. Подобранные красивые камушки, ракушки, шикши, самое настоящее богатство, как у королей, бесценное, самое лучшее. И вот он протягивает все это с гордостью и достоинством, а все это никому не надо, ей не надо. Он готов продать свою душу, отдать всего себя, никогда в жизни он не был еще так готов, но ей это не нужно. И что бы он ни делал – этого недостаточно.

Жалкий, никчемный, неспособный ничего предложить, недокороль, недобог, недодьявол, недодруг, недолюбимый. Весь этот год он все больше и больше падал в бездну отчаяния, от осознания, что у него нет того, что ей нужно. И как бы он ни старался, он никак не может это изменить. Он проваливался то в фантазии, то в кошмары, просыпаясь в липком поту, рыдая в подушку от безысходности, и отшвыривая подальше пристающего мурчащего кота. В его жизни никогда не было смысла, а когда смысл замаячил на горизонте, почти достижимый, появилась и смутная мысль, что может быть жить в этом мире не так уж и плохо. Но горизонт так и оставался горизонтом, сколько до него ни бежать. Впрочем, единственное, что его все еще держало на плаву – это слабая ниточка надежды, что однажды все может быть иначе. Он хватался за эту ниточку, как за единственное спасение, за единственную причину.