– Лучше б не возвращался, – просипела Василиса, дрожа с головы до ног. По-прежнему тыча в него стрелой, но не пуская её.

– Но я вернулся. И, уж поверь, от тебя не отстану, – негромко заверил Финист, лаская царевну взглядом.

Незримо целуя её щёки и шею, глаза этой удивительной, льдистой – такой беспощадной к нему! – синевы, и волосы, обрезанные его рукой. Вспоминая русую косу, бережно хранимую в сокровенном ларце, ту самую, которая столь мягко лежала в его грубых руках, так нежила его одноглазое лицо, что прикасалось к ней в минуты одиночества…

– Ты меня не получишь! Я ненавижу тебя!.. – прокричала Василиса.

– Ничего. Стерпится – слюбится, Васенька, – во все зубы улыбнулся ей Финист, прежде чем с усилием отступить на шаг, обратиться и улететь, напоследок обронив мелкое пёрышко.

Стрелу, что секундой спустя вонзилась ровнёхонько в сердцевину дальней мишени, он уже не увидел. Как не увидел и царевну, которая отшвырнула лук и спрятала лицо в ладонях, словно пытаясь загнать обратно в глотку свой отчаянный, рыдающий смех.

***

…Он уверенно шёл сквозь лес, направляясь к памятному утёсу над морем. Он не оборачивался: и так знал, что мальчишка следует за ним. Старается шагать размашисто, как взрослый; сжимает зубы и сурово хмурится.

«Соколёнок», – фыркнул в усы Финист, но ничего не сказал. Этот путь нужно было пройти молча.

Вскоре они дошли, куда следовало. Только здесь, над самым Окиян-морем, бескрайней синью до самого горизонта, отрок встал рядышком, и Одноглазый сокол, искоса глянув на него, понял, что тот и правда боится. Бледнеет от одного вида этой страшной, полной ветров, пустоты, которую пропитал запах соли.

– Значит, высоты боишься? – повернув к отроку лицо, спросил Финист.

Признаваться было явно стыдно. Однако, как тут откажешь в честном ответе старшему? Да ещё такому?

– Боюсь, дяденька, – заалев щеками, как девица, ответил мальчишка.

Финист усмехнулся. Посмотрел на мокрую россыпь камней, ждавших внизу, – таких безобидных, маленьких на вид. На холодные волны, взбивавшие белую, шипящую пену; волны, готовые утащить неудачника на самое дно, легче лёгкого швыряя туда-сюда, вертя противосолонь, прикладывая о все острые обломки, несомненно, разброшенные на морском дне у коварного Сокольего утёса…

– Когда-то я тоже боялся, – негромко сказал Финист.

Мальчишка вздрогнул. Недоверчиво глянул на него.

– Боялся? Ты-то?

– Я, Сталемир, я.

Финист от души потянулся, разминая мышцы. Прошёлся по самому краю, не торопясь продолжать.

– Когда-то я не мог свободно обращаться в сокола. И очень боялся высоты – совсем, как ты. Но однажды… Оставшись совсем один… – Финист помедлил. – Я встретил человека, ради которого захотел стать воином.

Сталемир моргнул, глядя на него во все глаза. Почти о страхе забыл.

– Когда это случилось, мне было чуть больше, чем тебе сейчас, – облизав губы, добавил Финист. – Наверное, я сошёл с ума. Потому что в тот же день явился в городскую дружину, требуя, чтобы меня взяли отроком, – и, конечно, был поднят на смех. А злость от этого смеха помогла мне обратиться, как по щелчку пальцев.

Финист улыбнулся, вспоминая день, навеки застрявший в памяти.

– Это их впечатлило. Меня взяли на обучение… Это было трудно, почти мучительно. Дар птицы не поддавался мне до конца, вновь и вновь разбивая мечты и надежды. Но я не сдавался. Я запретил себе сдаваться. Забыл это слово. И в конце концов понял, что делать.

Финист улыбнулся шире.

– Я решил – либо овладею даром, либо погибну. И пришёл к этому, безымянному тогда утёсу, чтобы прыгнуть с него в Окиян-море.

Сталемир застыл, широко-широко распахнув глаза. Финист продолжил:

– Летя навстречу погибельным камням, я больше не боялся. Лишь отчаянно желал, чтобы мои руки обратились крыльями… И дар меня услышал. Послушался и смирился, спася меня за мгновение до конца. С тех пор я не ведаю страха высоты. Умею обращаться, когда захочу. И учу вас, птенцов, смело смотреть в глаза своим страхам, – договорил Финист, делая шаг в пустоту.

Вскрик отрока затерялся в свисте ветра. Стремительно летя вниз, Финист не закрывал глаза – лишь смеялся, вновь переживая то самое ощущение невероятной свободы. Солёные брызги уже коснулись его тела, когда он приказал себе обратиться. И мгновение спустя взмыл над морем под ликующие вопли мальчишки.

***

Позже, вернувшись в крепость, он распрощался со Сталемиром и неспешно пошёл в дружинную избу. Улыбка растягивала губы, и даже мысль о том, что Васенька знать его не желает, больше не колола так, как раньше. Ведь он добьётся своего. Рано ли, поздно ли – добьётся. Стерпится – слюбится.