Дождавшись какого-то условного беззвучного сигнала, драконица вразвалку сделала несколько шагов, удаляясь от деревьев, в тени которых отдыхала, и взлетела. Привыкший к полётам Тео невольно прижался к Менгалу, но быстро опомнился и постарался сидеть ровно, балансируя во время тряски или поворотов, как на доске для сёрфинга.

Разобравшись с равновесием, Тео переключился на открывшийся панорамный обзор. Драконица летела в сторону, противоположную горам, где появился Тео, над дорогой, идущей мимо леса и полями справа. Промелькнула какая-то сгоревшая деревенька в несколько домов, и потом на много вёрст впереди жилья долго не встречалось. Примерно через час полёта Тео обратил внимание на то, что трясти стало чаще, драконица дышала тяжелее, словно ноша для неё была непривычная. Но Менгал не сажал её, чтобы дать отдохнуть, и Тео, ушедший в воспоминания о собственных полётах, периодически то и дело прислушивался к урчащему дыханию под собой.

Вспомнил, как пытался добраться из Хэнаня в Сидней и сдался через километров сто — построил портал. Не особо пытаясь выяснить предел своей выносливости, он старался возвратиться пораньше, ведь организм требовал сна, несмотря ни на что, потому и экономил время и силы. Эта драконица, однако, не жаловалась, лишь снизила высоту, и теперь макушки деревьев мелькали совсем близко — в нескольких метрах от летящих. Был и свой плюс в этом — отчётливее стали домики, возле которых паслась домашняя скотина, играли дети, а взрослые почти везде находились на полях. В мире Алатуса начиналось время весенних крестьянских забот.

На дракона реагировали почти везде одинаково: бросались к скотине, задирали головы, настороженно присматриваясь — простой народ драконов боялся. Кроме того, Тео не мог не отметить очевидной нищеты. Одежда на людях была неброской, дети большей частью босы и легко одеты. Некрашеные деревянные дома почернели, кое-где покосились пристройки, а дорога представляла собой полосу не успевшей высохнуть грязи. На душе стало пакостно и неловко, словно Тео был виноват во всём этом.

Чтобы отвлечься и напомнить себе о причине задержки в мире Алатуса, Тео переключился на магическое зрение. За пределами дарующих силу гор магии было не меньше, но была она очень странной, Тео не смог дать определения недвижимым нитям. Словно она была покрыта ржавчиной или удерживалась иной магией, Тени, например. Про другую силу, которая могла бы противостоять созидательной магии Алатуса, Авала не рассказывала.

На Земле, особенно в крупных городах, нити вселенной переливались разноцветно. Здесь же царил унылый серый налёт, и зелёные нити, идущие от растений, голубые от воды, серебристые от воздуха — все были отравлены серостью. Даже чудо природы, дракон, на котором летели, не источал необходимой силы, словно являлся разновидностью обыкновенных ящериц или птиц. Только ошейник из неизвестного металла светился ярко-алым.

В рассказах Авалы о её побеге присутствовал один любопытный момент, о котором Тео задумался только сейчас. Будучи закованной в кандалы из ираниума, она не могла их снять самостоятельно, однако от её пламени упали оковы с отца, Сальватора. Почему всё получилось, размышлять Авале было некогда, а ведь так, если разобраться, можно было бы освободить всех заключённых. И позже, передав материнскую память сыну, она не смаковала нелогичный эпизод. К тому же Тео никогда не интересовался неизвестным ираниумом, что он такое.

Увы, пробел получился в образовании от Авалы…

Спустя ещё некоторое время лес внизу стал реже, в нём начали попадаться проплешины, на которых стояли домики, колодцы и небольшие загоны для скота. Не везде обнаруживались признаки жизни, но от пары хижин всё же вился дымок.

Драконица заметно устала, да и Тео почувствовал, что его широко расставленные ноги затекли, поёрзал. Менгал сразу полуобернулся, протянул руку в направлении траектории полёта и крикнул:

— Аалам близко!

Далеко, но уже различимые, на горизонте выступили точки, даже издалека явно обозначающие высокие, не в пример деревенским хижинам, здания.

Тео вдруг подумал, что, если бы магия матери продолжала бы его сопровождать, то наверняка голос Авалы воспротивился бы этому путешествию — прямо в логово Либериса без весомой поддержки соратников. Действительно, он слишком легкомысленно отдался течению событий. Разве он собирался ввязываться в бой, знакомиться с теми, кто поддерживал режим Либериса Третьего, и мчаться в столицу для знакомства с угнетателями алатусов?

Как сказала Хранительница другого мира? Либерис пьёт кровь своих детей? Своевременное предупреждение, которому он не следовал, зато искусно изображал агента под прикрытием. Даже то, что все встречные воспринимали его как само собой разумеющееся явление, на самом деле, выглядело странно, не так ли? Или притворялись, как учителя в Сиднейской школе, будто не знают диагноз Тео Уайта, и зорко следили за его поступками. Кому-то прощались самые непозволительные выходки, но только не ему, что приучило его быть всегда собранным.

Поэтому нет и не может быть уверенности, что в столице ликторы, известные по Песне об Арженти своей хитростью и подлостью, не раскусят его. И неизвестно, из чего сделаны застенки Мешка, может, из того же ираниума, который в данную минуту сдерживал драконицу и не позволял ей принимать магию, чтобы…

Спину прошиб озноб, руки сами собой разжались на одежде Менгала. Что, если дракон не совсем ездовой и не совсем животное? Ещё недавно Тео не верил, что превращается в алатуса на самом деле и летает в реальности, а не во сне. Что, если, сняв ошейник с драконицы, обладательницы женского голоса, он увидит настоящего человека?