— Добро, — произнес князь, окинув всех взглядом. — Давно уже истопили для вас баню и приготовили горницы. Передохните, а по утру снова поговорим.

Горазд заметил, как княгиня Звенислава подошла к сестре и ласково обняла ее за плечи.

— Рогнеда, голубка, идем со мной, — услышал он.

За все время княжна не произнесла ни слова. Да и сидела, смотря в одну точку перед собой, как неживая. Лишь крепче сжимала сцепленные в замок ладони. Помедлив, она все же поднялась и пошла следом за княгиней, по-прежнему ни на кого не глядя.

— Гнеда почти не говорит, как мы сбежали. Испужалась тогда сильно, — Желан посмотрел сестре в спину и вдруг осекся, бросил на князя виноватый взгляд. Решил, верно, что негоже при нем про тягости вероломной княжны рассказывать.

— Отогреется малость и оправится, — ровным голосом отозвался Ярослав.

Он князь, и не должно ему на сопливую девку обиду какую копить. Когда горницу покинули все, и даже дядька Крут ушел, не задержавшись, чтобы переговорить с князем с глазу на глаз, Горазд последним повернулся к двери. Не нужен он больше сегодня.

— Плесни мне, — но Ярослав Мстиславич подвинул на край стола опустевший кубок, и отрок поспешил наполнить его хмельным питейным медом. Князь осушил его одним глотком, и Горазд вновь взял в руки кувшин.

Неловко потоптавшись подле стола, он вернулся на место, где стоял: полубоком к двери, чтобы видеть всякого, кто захочет войти в горницу. Князь его вроде как не отпускал от себя, и потому он остался. Смотрел на Ярослава Мстиславича со спины и отчего-то тревожился. Может, потому что впервые видел того сгорбившимся? Словно лежала у него на плечах великая ноша, так и тянувшая вниз, к земле?.. Сгорбившимся да со склоненной, опущенной головой? Так, что даже рубаха натянулась на спине некрасивыми морщинами. Дурное что-то творилось в тереме.

Горазду сделалось не по себе. Ему бы уйти тихо да незаметно, коли по уму. Хоть и не велел князь... может, и вовсе уже забыл про него; забыл, что стоит за его спиной не в меру любопытный отрок да взгляда в сторону отвести не может?.. Но Горазд словно прирос к полу и не мог сдвинуться ни на шаг.

Он не знал, сколько времени прошло, когда послышались поблизости быстрые, легкие шаги, и вскоре в горницу вошла княгиня. Она встретилась с отроком удивленным взглядом, вскинув бровь, и замерла прямо в дверях, смотря на мужа. Ей то же было не по себе, понял Горазд.

Но Звенислава Вышатовна решительно вздернула подбородок, отчего качнулись жемчужные рясны у нее на кике, и подошла к князю, остановившись подле стола. Она положила ладонь ему на плечо, а потом опустилась на корточки и потянула за рубаху, заставляя князя посмотреть себе в глаза.

— Ярослав, — дрогнувшим голосом позвала она.

Устыдившись, Горазд в два шага покинул горницу, оставляя князя с княгиней наедине. Он и так увидел больше, чем следовало.

Домой он шел медленнее, чем хотел бы. Давала о себе знать с трудом заживающая рана. Его подобрал тогда и выходил у себя в избе одинокий дед, живший бобылем на окраине маленького городища. Старческими пальцами залатал, как смог, дырку у отрока в боку. Но вышло криво, и вскоре темная лихоманка поползла по телу Горазда, сжигая его изнутри дотла. Слава Перуну, хранителю воинов, что дед смекнул позвать местную травницу! Та-то и вытащила отрока, уже бродящего вдоль Кромки. Промыла да утешила рану чистыми повязками, отпоила его самого целебным отваром. А как ушла лихоманка, да смог Горазд ясно мыслить, тотчас отправился в княжий терем, хоть и говорила ему травница обождать маленько, сил набраться. Какой там. Нынче же он думал, что следовало послушать мудрую женщину и полежать хотя бы пару дней. Может, тогда бы не пришлось самому с раной возиться да воительницу Чеславу обременять.

Несмотря на поздний час, в маленькой избе его встречала не спавшая мать. Как он вернулся, она дожидалась его прихода домой каждый вечер, а раньше так не делала. Сестры уже спали на полатях, а он сам едва успел скинуть в сенях теплый тулуп да глотнуть из ковша водицы, когда мать спросила:

— Приключилось что, сыночек? Лица на тебе нет.

— Ты уж слыхала, наверно, — сказал Горазд, присаживаясь подле матери на лавку. — Хазары южное княжество разорили.

— Слыхала, слыхала, — покивала мать. — Нынче у ручья все разговоры о том и были. Это ведь оттуда княгиню молодую привезли? — она пытливо заглянула ему в лицо, коснулась локтя ладонью, загрубевшей от тяжелой работы. — Что же теперь, сыночек?

Горазд по-детски взъерошил себе волосы на затылке.

— Мстить пойдем им.

Мать рядом с ним тяжело вздохнула и сгорбилась под тяжестью его слов. Уведет князь из терема дружину свою, уведет ее единственного сына — надежу и опору. И не ведает никто, сколько их вернется из того похода. Кто выживет, а кто так и останется лежать в чужой земле. И родным некого будет оплакать.

— Ну, что ты, — неловко сказал ей Горазд, услышав тихий, сдавленный всхлип. — Будет тебе, будет. Князь еще не решил ничего! Может, до весны и не пойдем никуда, зима ведь скоро! Может, обождем.

Мать согласно, послушно закивала, утирая навернувшиеся на глаза слезы кончиком старого, выцветшего убруса*.

— А коли пойдем, — Горазд поймал руками ее ладони и слегка сжал, — уж я в этот раз не оплошаю, — зашептал быстро и горячо, уговаривая то ли себя, то ли мать. — Привезу богатую добычу! Справим Ладке приданое, а то растет девка как грибы после дождя. Еще зима, и пора зазнобе такой мужа искать.

Слушая сына, мать улыбнулась против воли, хоть и в глазах до сих пор стояли слезы.