— Созову, князь, — Гостивит Гориславич же не дрогнул, не испужался.

Он не попятился даже. Так и стоял на одном месте, дородный и круглый, держа руки на животе. Боярин Любша Путятович положил было старую, морщинистую ладонь ему на плечо, но тот дернулся, отталкивая старика.

— Чтоб народ ладожский услышал, куда князь подевал княгиню их, да что за дела в княжьем тереме и на землях творятся. По какому праву мы оборванцам приют даем, хотя нет нам дела до далеких южных земель!

Договорив, боярин Гостивит был вынужден замолчать, чтобы отдышаться. С трудом далась ему его пылкая речь, подвела дородная фигура. И раскраснелся он, пока говорил, лицо покрылось уродливыми багровыми пятнами. Горазд скривился. И он смеет князю указывать! Смеет князя оскорблять!

— Куда княгиню, говоришь, подевал? — Ярослав усмехнулся, глядя на боярина.

Шальное, опасное веселье блеснуло в его взгляде. В два широких шага взлетел он на крыльцо, с силой распахнул дверь в сени, едва не сорвав с петель, и позвал куда-то в глубь терема.

— Звениславушка! Выдь к нам!

Слышавшие все кмети белозубо разулыбались. Боярин Гостивит еще пуще покраснел и надулся, на сей раз от злости, а Любша Путятович с укором покачал головой, глядя на князя как на безусого мальчишку.

Горазду тоже сделалось весело. Получай, боярин! Коли уж рассердил князя, получай теперь сполна!

Когда на крыльце показалась запыхавшаяся, встревоженная княгиня, Ярослав без объяснений сжал ей запястье и увлек за собой. Подведя к Гостивиту Гориславичу ничего не понимающую жену, он отпустил ее руку и указал на нее пальцем.

— Вот ладожская княгиня, боярин. Никуда я ее не девал.

Звенислава Вышатовна переводила рассеянный взгляд с мужа на стоящих перед ним людей. Она еще мало кого знала из ладожских бояр в лицо и потому совсем не разумела, что приключилось, да отчего так зол ее муж. Она чувствовала его ярость, даже просто находясь подле него. Неистовую, буйную ярость, так не похожую на его привычную сдержанность и спокойствие.

Боярин Гостивит, меж тем, хоть и выглядел посрамленным, но отступать не собирался. Смерив князя злым взглядом, он растянул губы в подобии улыбки.

— Добро, княже Ярослав Мстиславич. Добро.

Голос боярина не пришелся Горазду по душе, и быть может, впервые отрок задумался о том, что не всегда верно поступал его князь. Негодные, недостойные мысли, но он никак не мог их прогнать. Он приметил, как неодобрительно покачал головой Любша Путятович, и проглотил тяжелый комок, застрявший в горле.

Все было не к добру. Все.

— Поди прочь из моего терема, боярин.

Ярослав повел головой, и дюжина кметей выступила вперед, повинуясь его приказу. Боярин Гостивит медленно окинул их взглядом и вновь посмотрел на князя. У того даже крылья носа трепетали от с трудом сдерживаемой ярости. Что уж говорить про узкий прищур потемневших глаз, отлившую от лица кровь, ладонь, сжимавшую рукоять меча?.. Гостивит Гориславич с достоинством кивнул и отступил назад. Ветер трепал полы его нарядного, расшитого плаща; того и гляди сорвет меховую опушку и унесет далеко-далеко.

— Скоро свидимся, князь, — бросил напоследок боярин и, развернувшись, зашагал прочь.

Любша Путятович задержался слегка. Казался седобородый старик огорченным.

— Напрасно ты это затеял, Ярослав Мстиславич, — сказал он, без страха взглянув на взбешенного князя.

Тот упрямо дернул подбородком и стиснул зубы, отчего на шее вздулись жилы, и ничего не ответил. Впрочем, старый боярин ответа и не ждал. Махнул рукой да отправился вслед за Гостивитом Гориславичем, и, дождавшись его, ушли с подворья и наемные охранители. Князь не двигался с места, пока не закрыли за ними молодцы тяжелые ворота, а после сорвался да в несколько шагов достиг дозорных у тех ворот.

— Кто их впустил?! Я разве дозволял боярина в мой терем впускать?!

Горазд видел, как обомлели дружинники перед разгневанным князем. Не нашлось у них слов, хоть и не были они трусами.

— Так как же, батька, — сказал один, неловко сминая на голове шапку, — боярин он ведь ладожский. Как не пустить-то...

— Тебе что, княжий терем — проходной двор?! Всякого теперь впускать будешь?!

Лучше бы кметь промолчал, ибо после сказанного еще пуще разбушевался Ярослав Мстиславич.

Приложив ладони к побледневшим щекам, за князем со спины молча наблюдала Звенислава Вышатовна, не сходившая со своего места. Горазд поглядел на нее, дивясь про себя, куда же подевалась Чеслава, следовавшая за ней неслышной тенью.

— Прости, батька. Виноваты мы, — второй дозорный покаянно ступил вперед, оттолкнув себе за спину молодца, заговорившего первым. Достаточно тот уже сказал.

Ярослав все еще злился: трепетали крылья носа, тяжело вздымалась обтянутая шерстяной рубахой грудь. Видать, злость согревала еще лучше всякого теплого плаща: даже не ежился, стоя на ветру!