Глава тридцать шестая

Утром Михаил отправился в ставку разузнать об избиении московских купцов. Всю ночь сеял мелкий нудный дождь, небо с края до края задернуто серыми низкими тучами. Холодно и неприветливо кругом, мокрая поникшая трава нагоняла скуку.

Михаил нахлобучил на самые брови меховую шапку, укрылся попоной. Вернулся он к полудню, когда дождь прекратился. Сойдя с коня, мокрый и хмурый, он подсел к дымящемуся костру греться, пошевелил сучком горевшие головешки - и все молча, ни на кого не глядя, - верный признак его душевной угнетенности, тоски.

На треноге в котле, поставленном над огнем, булькала похлебка, распространяя вкусный запах мясного варева.

Никита Полетаев, одетый в овчинную шубу, поглядывал на Михаила выжидаючи, от волнения покусывал бледные губы.

Костка присел на корточки перед ним, сложив на коленях руки.

– Ну, Михаил, што слыхать-то?

Ознобишин с ответом помедлил, вздохнул, не отводя своих прищуренных глаз от огня.

– Што слыхать-то?
– сказал он наконец.
– Да размирье у Дмитрия Московского с Мамаем-то. Вот что слыхать. Вражда. Оттого и купцы пострадали.

– Гляди-ка! С чего бы это вражде-то случиться? Кажись, совсем недавно князь в Орде от Мамая ярлык получал.

– Получать-то получал. Да мог ли Мамай ярлык кому другому дать? Не мог. А вражда пошла оттого, што нижегородцы Мамаева Сарайку побили.

– Вона как!
– воскликнул Костка, и брови его взметнулись на лоб.
– А Мамай-то, вишь... в отместку москвитинов уложил?
– Он покачал головой и заметил: - Не ндравится ему князь Дмитрий. Ох как не ндравится!

– Погоди ищо!
– сказал Михаил, грозя пальцем.
– Заплачут оне вскоре от Дмитрия! Чую - заплачут!

– Москву каменной стеной оградил, - сообщил Костка.
– Теперича ему никакой черт не страшен.

Михаил ещё не слышал о каменной стене Кремля и с любопытством покосился на своего приятеля и Полетаева.

– Каменной, говоришь?

Никита подтвердил, кивая головой:

– Точно. Каменной. Из белого камня. С восемью башнями.

Ознобишин помнил Кремль, окруженный дубовой стеной с земляными валами, построенной ещё при князе Иване Даниловиче, поэтому удивился безмерно и обрадовался этой новости, но вообразить себе каменную стену с башнями не смог, как ни старался.

– Камень-то откель взяли?

– Из села Мячкова. Всю зиму на подводах возили. Летом всей Москвой и соорудили.

– Ишь ты! Каменной стеной опоясался князь Дмитрий. Это он хорошо придумал, - сказал Ознобишин и поудобней уселся перед Никитой Полетаевым, приготовясь слушать.
– Для защиты камень покрепче дерева буде. Это верно.

– Ишо как крепок-то! Через год, как построили, Ольгерд Литовский приходил, окрест Москвы все пожег, а каменной стене ничего сделать не мог. Так ни с чем и отошед.

– Литва на Русь ходила?
– ещё больше удивился Михаил.
– Такого прежде не бывало!

– Дважды ужо. Дважды ни с чем и возвращалась. Так-то вот. С каменной стеной нонче князь Дмитрий никого не боится. Каменная стена кое-кому как кость поперек горла! Укусил бы - да зуб неймет!

Никита Полетаев вздохнул, подумал немного и добавил к сказанному:

– Ищо вот что скажу. Сберутся к князю Дмитрию князья - и Мамай не страшен будет. Оно и нонче-то ево Дмитрий не очень жалует, а тогда - и подавно!

– Ежели бы так, - сказал Михаил.
– Только знашь, каки князья-то наши? Своевольные!

– Ничего. Некуда им становится податься. Бегут к Москве... Москва ноне посильнее их всех буде. Князь Михайла Кашинский уж какой был Твери товарищ, да и тот к Москве прибивается. Не хочет с тверским заодно быть.

Ознобишин внимательно выслушал его и, вздохнув, сказал:

– Ежели так, то конешно. Только думается, не сберутся оне. Кажный свою корысть блюдет, себя выше всех почитает. А в Москве от энтова истома. Ото всех оборону держать надобно. Да вражины-то вокруг какие! Один другого сильней. Поди набери воев. Снаряди их. Богатство тож большое нужно. Где взять?

– Слыхал от дьяка одного: не буде боле князь Дмитрий Орде дань давать, - сказал Полетаев.

– Побожись.

– Вот те крест! Князю Дмитрию серебро самому нужно. Ты погляди, каки у него вои теперича. Молоды, дерзки, аки львы. Ничего не боятся, с мечом на дьявола пойдут. Ей-бог! Я те вот что скажу. Ноне на Москве не тот человече. Не тот. Храбрые, дерзкие, никого не боятся. И князь Дмитрий, и московски бояре - все за себя постоять готовы. И за Москву-матушку, и за святы церкви.

– Так, - произнес Ознобишин, приятно удивленный.
– Дерзкие, говоришь? За Москву постоять готовы?