– Понятно, товарищ лейтенант.

– По местам.

В девять часов щелкнула задвижка двери. Тот же плюгавенький официант ведет меня на кухню и заталкивает в угол, на очистку лука и морковки. Все остальные повара также безразличны ко мне и делают свое дело. Проходит часа полтора, из зала входит официант и кивает мне головой. Я опять отправляюсь к уборной.

Их пяти кабинок, одна закрыта.

– Леша...

Дверь открывается и пистолет упирается мне в грудь.

– Привет, Серега.

– Я пришел за ответом.

– Не будет тебе никакого ответа. Я все обдумал и ни одному твоему слову не поверил.

– Даже с Верой?

– Даже с Верой. Я ее почерк не знаю, и не верю, что писала она. Но не в этом дело, то что я переспал с бабой и она сама нарвалась, так это не моя вина. Плевал я на всех этих сук. Здесь их тоже до дури.

– Хорошо, что же дальше?

– Я тебя сдам.

– Ты также сдал предыдущих, вот почему ты стал таким. Мы то думали, что на тебе крови нет.

– Неправда, те сами в петлю полезли, они в меня стреляли.

– Если я пойду прочь, ты меня тоже убьешь?

– Убью. Порву сразу со всеми окончательно. Со Сталиным, отцом, прошлым, с... Верой или как там... Мы взяли Сталинград...

Он так и сказал, МЫ. И тут во мне закипела злость. Я рванул его руку с пистолетом в бок и правой дал в зубы. Лешка и раньше был слабее меня, но у меня сейчас за плечами была не та спортивная форма, а многомесячная больница и страшные боли в животе. Не смотря на это, Хрущев повалился на стульчак. Я крутанул пистолет и Лешка взвыл.

– Ой.

Пистолет оказался в моих руках. У него губы в крови и он держит одну руку у рта, другая на коленях с неестественно распухшим пальцем. Лешка сплевывает два зуба в стенку.

– Тебе от сюда не выйти, - выдавил он.

Слышны чьи то шаги. Я захлопываю дверцу, закидываю крючок и, запрыгнув на планки прибитые для устойчивости к стенке, наставляю пистолет к Лешкиному виску.

– Свищев, - слышен гортанный звук, - у тебя все в порядке?

Я придавливаю ствол к его голове.

– Все в порядке, гер... капитан.

– Чего у тебя с голосом?

– Зуб, заболел.

– Не ешь много сладкого. Твоя Машка прелесть, отдай ее мне.

– Не могу. Я обещал ей...

– Ха-ха-ха. Обещал. Таким курочкам, можно что угодно обещать. Пока ты здесь обсераешься, ее уведет лейтенант Крамер.

– Пусть только попробует.

– Ну-ну. Не задерживайся долго.

Слышен звук воды. Четко звучат шаги и хлопает дверь. Я жду когда шаги совсем пропадут в коридоре. Соскакиваю на пол и откидываю крючок..

– Пошли.

– Нет. Никуда не пойду.

Я подождал когда Лешка выпрямится, а затем двинул стволом в живот и когда он согнулся от боли, заехал рукояткой пистолета по голове. Он обмяк. Я сгибаюсь, поддеваю его под свое плечо и выпрямившись, направляюсь к коридору. Дикая боль рванула в животе, меня сразу охватил пот. Но мыль бьется одна, только бы никто из фашистов не вошел в коридор. Я проковылял до кухни и перед изумленными , бросившими свою работу поварами , иду к двери черного хода. Отодвигаю задвижку и выхожу в темноту ночи. И тут яркий свет фар ударил в лицо. Напротив стоит машина, попался - только и понял я. Требовательный голос на плохом русском пролаял.

– Брось офицера. Руки, вверх.

Боль давит в животе так, что мне сейчас просто не до команд, хочется просто упасть и замереть... Грохот выстрелов будоражит ночь. Наверно в меня. Я падаю вместе с Лешкой на землю...

Меня подбирают руки Павла.

– Быстрее, лейтенант, сейчас набегут...

Где-то вдоль улицы стрельба и гремят разрывы гранат.

– Что со мной?

– Вы упали.

– А этот...?

– Забросил в машину.

– Какую машину?

– Не до объяснений. Пошли.

Рядом Дарья, они тащат меня волоком. Головой забрасывают на заднее сидение машины, прямо на живот неподвижного Лешки. Павел заводит машину и задом разворачивается на улицу. Вдруг что то плюхается мне на спину, и слышится отчаянный крик Сейфулина.

– Пошел.

От этой тяжести я совсем... сдох. Опять потерял сознание.

Меня приводит в чувство вода, она льется на подбородок и затекает под рубашку на грудь. Кругом темно, только фонарики освещают лицо.

– Лейтенант, все в порядке?
– слышен голос Дарьи.