– Тяни.

Легко сказать, у меня нет столько сил. Я только натянул веревку. Ко мне вылезает Толя. Он забросил конец веревки за памятник графини и мы, упершись в него ногами, подналегли...

Видно плита поднялась и мы чуть не свалились в грязь. Я подбежал к яме и заглянул вниз. Плита косо стояла ребром, под ней лежала мумия, накрытая сгнившим белым саваном, а под ним выглядывала эмаль и позолота плохо видимых орденов.

– Мать твою, - воскликнул Толя.
– Я первый.

Он спрыгивает вниз и стал обдирать остатки известного истории адмирала. Первым он мне подает кортик в ножнах, с перевитой ручкой и тонкой золотой ниткой в местах стыка канавок. Потом пошли ордена, выдранные с кусками темной материи. Я только успевал запихивать их в сумку. Толя стал пригоршнями подавать мне пуговицы, остатки эполет, вышитых золотой ниткой. Наконец в моих руках очутился палаш. Даже при свете фонаря было видно, что это изумительная работа.

– Все.

Веревки вылетели из могилы и я помог Толе выбраться.

– Закапываем.

– А плиту?

– Черт с ней с плитой. Засыпай.

Мы начали сталкивать в яму землю с костями неизвестной блокадницы Семеновой. В самую последнюю очередь, поставили раковину, засыпали ее остатками грунта и вбили крест.

На мне не было сухого места, несмотря на то что одет был в прорезиненный плащ.

Отец все восхищался орденами и подпорченные тщательно реставрировал. А потом объявил мне, что нашел заказчика и продаст ему часть выкопанного клада. Куда то ушел палаш, кортик, пуговицы, эполеты, только четыре ордена задержались в нашей коллекции.

– Так что же вы хотите от меня, Константин Ильич

– Продайте мне орден Победы. Я куплю его. У меня самого много орденов и медалей полно, а вот этого нет. Заплачу прилично. Тысяч, восемьсот пятьдесят, хотите?

Ого, знает цену.

– Я не могу, это память об отце.

– Хорошо. Если ты продашь мне орден Победы, я расскажу, кто виноват в гибели твоего отца.

Я чуть не подпрыгнул.

Я помню этот день, почти пять лет назад. После института прихожу домой и, открыв дверь, не узнаю квартиру. Кругом разбросана одежда, раскиданы бумаги, разломаны полки и плитки пола. Все шкафчики открыты и содержимое их, вывернуто наизнанку.

– Отец...

Тишина, никого нет. Провода телефона перерезаны. Куда делся отец?

Пришлось позвонить в соседнюю квартиру. Ира, Толина жена, открыла сразу.

– Вася, ты? А Толи нет, он на работе.

– Я знаю. Ира мне надо позвонить в милицию, у нас побывали воры.

– Ой. То я слышала в вашей квартире какой то шум. Потом ваш папа...

– Отец?

– Да, ваш папа, очень ругался на лестнице. Вот телефон, Вася.

Я вызвал милицию. Они приехали минут через двадцать. Милиционеры сразу рассыпались по комнатам, а капитан, зажав меня на кухне, стал задавать вопросы.

– У вас что-нибудь пропало?

– Не знаю.

– Так зачем же вы нас вызывали?

– У меня побывали в доме посторонние люди, посмотрите что они сделали.

Капитан глядит на меня как на идиота.

– Как же вы можете говорит, что вас обокрали, когда ничего не пропало? Посмотрите еще раз, все ли на месте.

Я обхожу комнаты, но не могу сразу определить, что пропало.

– Вроде все на месте.

– Тогда, извините.

Он собрал свою команду и они убрались.

Судя по обыску, произведенным неизвестными лицами, это была очередная попытка грабежа. Искали нашу коллекцию. Но где же отец?

Отца нашли на следующий день. По версии милиции, отец попал в автомобильную катастрофу. На перекрестке его машина столкнулась с грузовиком. Я приехал в морг на опознание и не узнал его опухшего, в кровоподтеках, лица. Только родимое пятно у виска, подсказало, что это он.

– Узнаете?
– спросил гражданский, стоящий недалеко от меня.

– С трудом. Это вроде он, мой отец.

– Распишитесь вот здесь.

Я расписываюсь и гражданский тут же уходит. Медленно плетусь к выходу.

– Эй, - рядом стоит неряшливый парень с сумасшедшими глазами, закурить есть?

– Нет, я не курю.

– Подкинь тогда на малышку...

– Что это?

– На водчонку. Это там твой старик лежит? Я видел ты стоял рядом с ним.

– Мой отец.

– Тогда тебе стоит раскошелиться.

Я даю ему пятерку.

– Уважил. Я здесь работаю, мою, одеваю мертвяков. А твоего старика пытали. На его теле следы от утюга...

– Врешь...

– Я говорю тебе, я здесь работаю и поэтому все знаю. Ни в какой аварии он не был. Просто замучили, сердце не выдержало.

– Можешь показать?

– Дашь еще на полбанки, покажу.

– Дам, даже на две.

Теперь протягиваю ему десятку.

– Пошли.

Он подводит опять меня к телу отца и откидывает сбоку простынь. На груди ровный матовый след подошвы утюга. Теперь я замечаю распухшие, совершенно синие от кровоподтеков, нелепо торчащие пальцы.

– А это что?

– Пальцы были сломаны и вывернуты на изнанку, мне пришлось их вправлять.

– Когда его привезли?

– Вчера вечером. Ты парень, давай, уходи быстрей. Врач придет, мне попадет.