Устало кивнув, Эпкальм поднялся на ослабших ногах. Пошатнулся, вцепился в спинку стула, а после втянул воздух через нос. Немного постояв, он побрёл на выход, хотел было свернуть, чтобы уйти в своё привычное место, но его подловила медитрия. Ничего говорить не стала, не выражала соболезнований и не смотрела с печалью. Благодаря этому он чувствовал себя менее убитым и раздавленным чужими соболезнованиями. Она проводила Эпкальма в комнату и уложила спать. Последнее, что он видел — как медитрия наблюдала за ним, а после лекарство взяло своё и лидер провалился в сон, в котором падал, падал и падал.

***

Выспаться как следует не удалось никому из сопротивленцев, перед коими предстала кровавая бойня. Пробуждение тоже ничего хорошего не принесло. Когда в комнату раздался тихий стук, Эпкальм от неожиданности подскочил с кровати и уже по привычке собирался открыть дверь, чтобы впустить Ингет.

«Сегодня решила прийти под утро? Это что-то новое. Может предложить ей лечь со мной?» — подумал лидер и в груди затрепетало.

Однако на пороге встретил вовсе не её, а мрачного Женю. Воспоминания свалились потоком ледяной воды и ворвались в и без того растерзанное сердце. Под глазами Воеводина пролегали глубокие мешки, а лицо усеивало множество синяков и ссадин. Один его глаз оказался полностью окровавленным, чудо, что не лешился зрения. От побитого вида друга становилось не по себе, хотя Аноильтенс был более чем уверен, что и сам выглядит нисколько не лучше. Бок, — пронзённый ножом, — продолжал завывать и тикать. Кожу саднило от неосторожных движений, а каждый вдох отдавался болью в легких и покалыванием рёбер. Но больнее всего приходилось сердцу, ведь казалось, будто его выпотрошили, растоптали и вывернули наизнанку.

Эпкальм не хотел себе признаваться, но надеялся, что с пробуждением увидит сопящую в кресле Ингет, привычно задорного Сэлда, который бы назвал всё происходящее обычным кошмаром. Однако реальность и стала непробудным кошмаром.

Ребята перекинулись взглядами и отправились за штаб. Шли молча, каждый тонул в трауре по-своему. Последние слова Сэлда по-прежнему звенели в сознании подобно колоколам. В груди снова начала расползаться колючая горечь, что стремилась разодрать остатки благоразумия.

Женя с Эпкальмом оказались первыми, кто пришёл. Их виду открылись повязанные уже выцветшими лентами деревья, — какие-то были моложе, какие-то же напротив, выглядели более взрослыми. Лидер подошёл к подготовленной стоячей яме, что уходила вглубь на пару-тройку метров и почувствовал, как глаза зажгло. Рядом стоял рослый саженец дерева с болотного цвета листьями, которые переливались лёгким перламутровым оттенком. Грудь невольно сдавило, глоток воздуха застрял на пол пути, а слёзы стали душить. Эпкальм опустился на корточки и ласково провёл пальцем по молодому листочку. Пытался справиться с наплывом чувств. Когда коленки задрожали, он понял, что и эту битву проиграл.

— Не верится… мы так давно не сажали деревья… Я надеялся, что и не придётся, — сдавленно проговорил Женя; голос его задрожал.

— Все надеялись… Сэлд тоже не хотел умирать так рано. Вот тебе и долгая жизнь кувелов, — горько хмыкнул Эпкальм и спрятал глаза за ладонью.

Собеседник не нашёлся с ответом, лишь опустил омрачённый взгляд, но старался держаться стойко, хоть выходило с трудом.

— Вы уже здесь, — заговорил Глорас.

За ним шествовали ребята из отряда Милены и бережно несли Сэлда, обмотанного бинтом, плащом униформы с переливающимся на свету овальным значком сопротивления: лук заправленный мечом — напоминание о том, что сколько бы они не сражались, должны ценить жизнь каждого.

Следом появились опечаленные озорники, Тагус и убитая горем Липедесса. Ребята еле волочили ноги, а глаза пылали кровеносными росписями сосудов. Присоединившись к Эпкальму с Женей, Липедесса не выдержала, вновь залилась слезами, пряча лицо в ладонях. Её разбитая губа растянулась и начала кровоточить. Воеводин бережно положил руку на её плечо и мягко притянул к себе. Десс в тот же миг вытянула руки и обхватила его, цеплялась с таким жаром, точно расцепи она пальцы и рассыплется на ветру. Памаль с Вильтом легонько стукнули Эпкальма кулаками по груди, а после и друг другу — жест безмолвной поддержки.

— Вы готовы? По нашим традициям вам надлежит придать его тело земле, — печаль скользнула в голос Глораса.

Все замерли. Эпкальм понимал, что их пугало, а потому сделал первый шаг к брату. Ноги с трудом отрывались от земли, казалось, что он и сам пускает корни.

Приблизился к перемотанному Сэлду, дрожащими руками обхватил его голову и приник лбом.

— Не смей пропадать, ты сказал, что мы ещё встретимся, снова шумно посидим. Вернись к нам, обязательно возвращайся, мы будем тебя ждать, — зашептал Аноильтенс, чувствуя, как по щеке заскользила ледяная дорожка. На мгновение ему почудилось, будто кто-то уверенно положил ему руку на плечо, от чего он резко обернулся, но никого не обнаружил. Однако ощущение безопасности и полного доверия осталось от того прикосновения. Было ли оно настоящим или простым внушением, он не знал, но предпочёл подумать, что то была клятва почившего друга. Он потянул руки к плащу, разгладил, отцепил нашивку с груди и приклеил рядом со своей.

Подтянулись и остальные члены отряда. Ребята взяли его и понесли к могиле. Шагая к ней, Эпкальма пугала темнота, что пряталась в глубинах. Соотрядовцы опустили в неё Рафспита, а после положили руки на его плечи. Дрожь в пальцах выдавала разделяемую всеми болью, что терзала каждый миллиметр тела и сознания.

По всем традициям, усопших хоронят в вертикальных могилах и сажают дерево с листвой того же цвета, что и глаза почившего. По правилам проводить этот обряд должны близкие люди, те, кто видел последние вздохи усопшего, а после давать плоти почившего новое пристанище. Кувелы верят, что небольшая частичка души продолжает существовать даже после отделения от тела и сохраняет волю и память; таким образом человек может продолжать наблюдать за этим миром, но уже через другую форму жизни. В противном же случае, если не предоставить «новое вместилище», всё, что сохраняется уйдёт в землю и смешается с памятью других павших.