Когда момент прощания подошёл к концу, сопротивленцы принялись сгребать землю в могилу. После закапывания, они неспешно посадили дерево, чьи корни позже должны прорасти и обхватить тело под собой в кокон. В завершение сопротивленцы полили почву и повязали лоскуток униформы с запёкшейся кровью.

— Пусть душа стремится к перерождению, а оставшееся сознание в новую обитель. Да прорастут из земли цветы души, когда древо примет память. Да благословит Светлая Дева душу Сэлда Рафспита на счастливую следующую жизнь, пусть свет сопровождает его во время пути, — одновременно произнесли все присутствующие и склонили голову, приложив руки к груди.

— Ты отдал гораздо больше этому миру чем свою жизнь, — тихо прошептал Женя.

Глорас и ребята из отряда Милены удалились, дав сопротивленцам возможность усмирить горечь.

— Брат, я клянусь тебе, что эта крада будет корчиться в самых тёмных муках. Твоей жертве не пропасть даром, — пообещал Эпкальм, ласково проводя пальцем по хрупкому деревцу. — Будь и в следующей жизни моим другом, а большего мне и не нужно. Возвращайся скорее, — по щеке заскользила капля, прокладывающая новую дорожку.

— Мы все будем ждать тебя, будем рады снова быть твоими друзьями и товарищами. И тогда уже мы отдадим тебе долг и защитим, — голос Памаля непривычно задрожал, когда он зашёлся беззвучным плачем.

Слёзы полились у всех. Вильт обхватил голову озорного товарища и прижал к себе. Сопротивленцы и заметить не успели, как собрались вокруг могилы и сцепили руки на плечах друг друга. Утопая во всеобщей печали, они скрепляли клятву нерушимыми узами. И пусть они не знали, когда Сэлд вернётся к ним, но ждали его появления на пороге штаба или где бы то ни было. Пусть смерть и разлучила их, но разорвать их нерушимые узы не по силам даже ей.

Штаб сопротивления,сад воспоминаний

Эпкальм не обращал внимания ни на мелкий дождь, что пропитывал одежду и сбивался в капли на коже, ни на прохладный ветер, ни на уханье ночных птиц. Лидер сидел и опустошённо смотрел на свои пальцы, точно те могли сказать о будущем. Он уже не помнил, сколько дней и ночей провёл у дерева Сэлда, отлучался лишь на перекус и кратковременный сон. Хотя порой засыпал и у могилы, где его не единожды находили не только товарищи, но и другие сопротивленцы.

Последние дни выдались адскими. Из-за старых привычек Эпкальм всё продолжал надеяться увидеть Ингет в своей комнате или ждать, что Сэлд подловит его в коридоре. Ожидания разбивались каждый раз и отбрасывали Аноильтенса назад, как бы он не старался двигаться дальше. Казалось, что он единственный ещё не привык жить «по-новому», однако у соотрядовцев чувства были всё так же свежи и остры, как у него. Когда эти «ножи» затупятся, не знал никто, но усердно продолжали бить по острию камнями реальности, чтобы прийти в себя.

Если остальные пытались держаться, то Эпкальм просто старался не попадаться никому на глаза, ведь понимал, что его вид делает только хуже. Ребята старались двигаться вперёд, а Аноильтенс считал, что тормозил всех и тянул назад. Так и получилось, что он продолжал укрываться от всех. В последнюю очередь ему хотелось быть обузой.

«— Скажи мне, Эпкальм, ты ведь уже тогда понял, что мы никогда не станем ближе, потому что ты не существуешь даже для себя самого?» — над словами Ингет не переставал раздумывать ни на минуту, равно как и припоминать последние минуты жизни Сэлда.

Подцепив из кармана небольшую пачку, он стал шарить пальцами в поисках сигареты, но та оказалась пуста. Сразу после похорон, лидер попросил у Жени курево и унёсся к реке, где судорожно выкурил сразу несколько папирос. Они помогали ему успокаиваться. Во всяком случае, когда эмоции достигали пика, их не приходилось душить привычным способом.

— Так и знал, что найду тебя здесь, — перед ним возник Женя. Мешки под глазами меньше не становились, казалось, что наоборот потемнели.

Эпкальм не нашёлся с ответом, лишь пожал плечами и снова уставился в никуда.

— И чего ты тут в дождь расселся?

— Сигареты закончились.

— Только не говори мне, что пришёл себе делать их из дерева Сэлда…

— Придурок, — невесело хмыкнул лидер.

Женя достал пачку, выцепил две папиросы. Одну протянул Эпкальму. Когда кончики бумаги и табака загорелись, Воеводин сел рядом и запрокинул голову.

— Думаешь о них обоих, да? — спросил товарищ, чем вызвал неприятный спазм в груди.

— Не то чтобы…

— Да ну? — скептически изогнул бровь тот. — Скажи ещё, что уже успокоился и сидишь тут потому что лень идти в душ.