— Знаешь, почему мне так сильно нравится в музеях?

— Почему же? — улыбнулся он.

— Там всё существует давным-давно, и просуществует ещё столько же, а то и больше. По сравнению с человеческой жизнью — почти вечно, — ладонь Набиля скользнула по моей ноге к бедру, прикрытому юбкой. Чтобы она не забралась под неё, я остановила её и переложила на талию. — Я бы хотела, чтобы и чувства проходили проверку временем.

Его брови приподнялись:

— Тоже пару веков? — он засмеялся. — Люди столько не живут.

— Я понимаю! Речь не о веках, но… хотя бы каком-то периоде, за который проходит первая страсть.

— А если страсть не проходит? — он привлёк меня к себе и губами впился в шею. Я сомкнула веки от приятного чувства. Думала упереться в его плечи, но вместо этого обняла их. В такие моменты у меня слабели ноги и кружилась голова. Красиво оформленная барбером щетина покалывала слегка кожу.

— Это замечательно, но… но нужно убедиться, что есть что-то помимо неё. Более глубокое.

Набиль посмотрел на меня.

— Музейные экспонаты, которые ты так любишь, создавались мастерами как раз в страстных порывах — во вдохновении. Художники довольно страстные натуры, они без эмоций не работают.

— Да, но… — я попыталась отодвинуться. Набиль поймал меня за руку:

— Если упускать эти моменты, когда мы действительно горим чувствами, то чем тогда жить, Элен? Ждать, когда всё пройдёт, чтобы поступить рационально? Не верю, что ты настолько не романтична…

Да, иногда мне казалось, что Набиль романтик даже больше, чем я.

— В том-то и дело, что настоящие чувства проходить не должны…

— Неужели ты думаешь, что если между нами… всё произойдёт, то мои чувства пройдут? Что я больше не приеду? — Опустив взгляд, я прикусила губу. Такой страх у меня имелся. Куда без этого. Его крепкая ладонь тронула мою щёку: — Нельзя себя так недооценивать, Элен, думая, что кроме твоего тела мужчину больше ничего не интересует.

Мы встретились глазами.

— Набиль…

— Останься сегодня со мной, прошу тебя. Я ведь завтра опять улечу.

Если в первую разлуку я не могла сосредоточиться на работе от горечи и обиды, то в эту меня жгло нетерпение. Я беспрестанно думала о Набиле, уплывая в мир фантазий, воображая, как он прилетит, прижмёт к себе, вспоминая наши свидания, его белоснежную улыбку на смуглом лице, терпко-пряный восточный аромат туалетной воды. Мне необходимо было сделать что-то, чтобы избавиться от неуверенности, от раздражающего внутреннего чувства неустойчивости, от сомнений. Бывает же у девушек что-то такое, что они понимают: всё хорошо, отношения никуда не денутся, они крепки и несокрушимы, словно скалы. Я хотела вот такого чувства, чтобы перестать переживать, гадать, пытаться удерживать и ловить Набиля на эти день-два, а мне почему-то вечно казалось, что он всё-таки может взять и исчезнуть. Я слишком мнительная? Ведь он не даёт повода сомневаться в себе.

— Ты опять об этом… — начала я строго, но смягчилась под конец, видя, как дёрнулись его желваки. Он начал злиться совсем как тогда, когда мы поругались. — Ты же знаешь, что я…

— Да-да, не подпустишь к себе без церковного брака! То есть, никогда?

— Нет… да… нет. Не знаю! Конечно же, я не считаю, что никогда…

— У нас в Марокко за попытку уговорить человека сменить веру уголовная статья, да будет тебе известно, — с иронией, за которой спрятал гнев, произнёс Набиль.

— Серьёзно?

— Да, так что прекрати намекать на то, что я мог бы перестать быть мусульманином. Не мог бы.

— Я вовсе не об этом.

Он притянул меня к себе и, взяв за подбородок, властно, безапелляционно поцеловал. Я загорелась внутри, возбуждённая и тающая в его руках. Которые не собирались останавливаться и скользнули к пуговицам на моей блузке:

— Может, тебе не хватает решительности? Может, мне не стоит тебя спрашивать?

— Нет, Набиль… — я ловила его пальцы, но они умудрялись выигрывать и расстегнули одну, две, три пуговицы. — Набиль, нет, пожалуйста!

— Хватит бояться, Элен, я не брошу тебя из-за этого. Неужели ты сама не хочешь этого так, как хочу я? А я очень хочу тебя… — опустив ладонь, он нырнул ею под юбку. Я попыталась отстраниться, но он удержал меня возле себя. Тревога забилась в моей груди. И да, это был не страх от того, что меня изнасилуют, ведь я люблю Набиля и буду рада отдаться ему, это был по-прежнему страх того, что произойдёт непоправимое, способное испортить наши отношения. Или что всё просто пойдёт не так и разрушит мою идиллию.