Он ловким приложением силы выбил замок на калитке и кивнул нам всем, чтобы выходили. Саша держал меня за руку, не выпуская, другой показал вперёд:

— До конца улицы, быстрее! Там машина.

Я втопила следом, готовая бежать сейчас хоть на край света, лишь бы вернуть свободу, почувствовать себя в безопасности, принадлежащей самой себе, а не рабыней чьей-то похоти. Вчетвером мы неслись мимо высоких заборов, ограждающих частные территории с роскошными виллами и дворцами. Сколько ещё за ними может содержаться таких же, как я? Или кого-то в ещё более худших условиях. Несовершеннолетних. Принуждаемых к тяжёлому труду или сексуальным утехам. Избиваемых.

Мы добежали до поворота, за которым стоял заведённый джип. Крот дёрнул какой-то шнур, незаметно лежавший на земле, и скрутил его, подтащив к себе из кустов странное устройство с антеннкой. Пока мы запрыгивали в салон, я спросила:

— Что это?

— Помехи на камерах слежения. Они же тут у многих стоят…

Как только дверцы машины захлопнулись, она сорвалась с места. Водитель явно был умелец гонять и не боялся ни скорости, ни резких поворотов. Запыхавшаяся немного, но не только от бега, а от волнения и жары — от всего в целом — я впала в минутный ступор, ещё не осознающая, что покинула особняк. Что сбежала от Набиля, что оставила позади своё заключение в золотой клетке. От вторжения Бербера на балкон до нынешнего мига прошло максимум минут десять, хотя для меня они протянулись тяжёлой бесконечностью, за которую я успела сто раз подумать, что ничего не выйдет. И всё же я ни разу не испугалась и не отступила, решив прорываться несмотря ни на что. И вот, я сижу рядом с земляками, слышу родную речь. Спасённая. Защищаемая. И хотя представления не имею, куда мы едем и что будет дальше, я ощутила огромное облегчение.

Подняв глаза на Сашу, я еле выговорила:

— Не думала, что ты сможешь найти… что ты откликнешься на мою просьбу о помощи…

Сняв шлем, он стянул балаклаву, вытирая пот с лица и, встряхнув светлые, отросшие немного по сравнению с тем, каким я его помнила, волосы, надел шлем обратно, прямо на них. Улыбнулся мне, пожимая руку:

— Своих не бросаем.

Мы больше часа ехали до побережья. Не к пляжам, а какому-то отдалённому участку суши, выходящему к океану. Мужчины перебрасывались шутками на тему произошедшего, болтали между собой, не трогая меня и позволяя приходить в себя. А мне требовался некоторый покой, чтобы осознать, откуда я сбежала и что будет дальше. В самом деле — что? Набиль запросто может найти меня в Париже, если захочет. С его связями он меня и силой привезти сюда может обратно. Станет ли он так делать? Не хотелось проверять и рисковать.

С каждым проезжаемым километром я дышала всё свободнее. Солнце казалось благосклоннее, не таким бездушным, как с балкона особняка. Пейзажи сделались дружелюбнее, не напоминающими больше ловушку. Но всё это выглядело иначе потому, что рядом со мной были соотечественники. Свои. Те, кто рискнул ради меня жизнью, а даже если угроза от охраны были минимальной, она всё равно была. В конце концов, они прибыли чёрт знает откуда, вычислили как-то, нашли! Это стоило немалых трудов, и теперь, спасённая, я ощущала неловкость, что из-за меня у кого-то было столько проблем.

Съезд к побережью был довольно безлюден и напоминал начало промзоны. Дорога перешла в гравийку, затрещала под колёсами. Я ничего не спрашивала и не уточняла, зная, что могу довериться полностью. Мы прибыли к катеру, который сторожил местный. Бербер сказал ему что-то на арабском и, протянув купюру, кивнул нам, чтобы забирались на борт. Саша подал мне руку, помогая.

— До куда мы поплывём? — впервые за час заговорила я.

— До во-он того сухогруза, — показал мне Крот маячившее вдали от берега судно.

— А оно отвезёт нас на Берег Слоновой Кости, — подмигнул Саша, — и мы продадим тебя в рабство!

— Для этого вы меня из него вытаскивали?

— С тобой плохо обращались? — нахмурился он.

— Нет, — покачала я головой, — со мной обращались настолько хорошо, что аж тошнило.

Посмотрев на меня с пытливым прищуром, скинув с плеча калаш, Саша уселся по соседству. Катер был небольшой, и трудно было поместиться так, чтобы не касаться друг друга бедром, плечом или ногой.

— Я вот поэтому никак и не мог понять, что ты в этой Европе забыла и как вообще можешь жить в этом прилизанном, фальшивом мире, корчащим из себя невероятную правильность? Всё такое упорядоченное, за каждый неверный шаг штрафы, общественное порицание, санкции. Русской душе в этом тесно. И вот, ты подтвердила мои догадки. Слишком хорошо — это скучно. Тебе, как и нам всем, нужны трудности, преодоление, приключения.

— Я так поняла, что приключения вы очень любите, — намекая на род их деятельности, тихо уточнила я у Саши. Он посмеялся:

— Мы любим совершать добрые дела. Иногда они невольно превращаются в приключения.

— Спасибо вам. Я, наверное, никогда не смогу расплатиться за то, что вы для меня сделали…

— Натурой отдашь, — бросил Бербер. Я успела только распахнуть рот и поднять брови, когда Саша пихнул его в плечо, чуть не скинув за борт:

— Хорош!

— Что?! Я ж не для себя прошу! — смеясь, он указал мне на товарища: — Ему отдашь.

— Не слушай его, — отмахнулся Саня и опять толкнул того: — Балабол!

Их перепалка невольно вызвала у меня улыбку. Мы уже отплыли и мчались с гудящим мотором по воде. Посмотрев на удаляющуюся землю, я ощутила, как щиплет глаза. На них спешно и неудержимо набегали слёзы.

— Что с тобой, Лен? — разволновался Саша.

— Представила, что придётся тебе натурой отдавать, — опять съехидничал Бербер. Как я поняла, он у них был предводитель команды.

— Да завали ж ты хлебало! Лен, — Александр взял мою руку в свою и пожал слегка: — Всё в порядке?