– Эй, Мирских, а ты точно ничего не вспомнил?

– А нас когда-нибудь выпустят из Кольцовска?

– А какова вероятность, что мы тут все помрём от неизвестной болезни?

В классе поднялся гомон, но Степан Игоревич не торопился его прекращать. Он внимательно вслушивался в завязавшийся между ребятами спор, и в какой-то миг его губы растянулись в такой улыбочке, будто он был крайне доволен происходящим. Но тут историк встретился взглядом с Костиком, и тут же вернул серьёзное выражение лица. Он резко ударил ладонью по столу, и в классе воцарилась тишина.

– Степан Игоревич, ну хоть вы скажите, что-то из этого правда? Ведь вам наверняка известно больше? – Решился нарушить тишину Головин.

– Кое-что из этого вполне может быть правдой, – кивнул историк. – Вся беда в том, что кольцовские власти не очень-то стремятся делиться информацией с жителями. Ссылаются на закрытый городок, на секретность Научного Центра и всё такое. Вы и сами наверно знаете, что въехать и выехать из города можно только с разрешения властей, они тут командуют. Что происходило в Центре – тайна, покрытая мраком. Вот вы, Меньшов, Головин, Мартынов – вы же не знаете, чем ваши родители занимались?

Мальчишки покачали головами.

– Если честно, я против такой политики. Я всегда был за свободу слова. Поэтому считаю, что подобное отношение к собственным жителям порождает недоверие, появление вот таких вот бредовых идей и распространение слухов, которые вы тут озвучили, ничем не подкреплённых, но и не опровергнутых. Горожане попросту перестанут доверять друг другу, так и до междуусобицы дело дойдёт.

– Ну это вы уж загнули, – недоверчиво произнёс Мартынов.

– Ну как ты знаешь из истории, поводом для войны может стать даже пустяк. Так что…, – Степан Игоревич развёл руками.

– Так что из этого правда-то? – снова спросил Головин.

– Вся беда в том, что я, как и вы все, тоже из гражданского населения, поэтому знаю не больше вашего. Могу сказать только, что никакие слухи не рождаются на пустом месте.

– Значит и правда интернет и связь не восстанавливают, чтобы никто никуда не смог обратиться?

– Возможно.

– А мы можем что-то сделать? – спросил Головин.

Степан Игоревич как-то нервно усмехнулся.

– Давайте-ка пока займёмся историей, учёбу ещё никто не отменил, – он снова раскрыл журнал и прошёлся карандашом по ряду фамилий. – Итак, Мирских, надеюсь сегодня ты готов исправить оценку?

– Не готов, – не поворачивая головы от окна ответил Костик.

Он каждой клеточкой чувствовал, что историк сильно раздражён и ему надо на ком-то отыграться. А самый лучший способ – вызвать его к доске, засыпать каверзными вопросами и прийти к выводу, что он лентяй и неуч, неспособный разобраться в теме чуть глубже положенного.

– Я что-то не понял, Мирских, это что за неуважение такое? Тебя что, вставать не научили, когда с учителем разговариваешь? – Степан Игоревич говорил негромко, но в голосе его звенели стальные нотки. – Тебе не кажется, Мирских, что ты совсем обнаглел? Ходишь тут, больным прикидываешься, драки затеваешь, строишь из себя обиженного жизнью. Хорошенько так на жалость давишь, что даже в карцер не сажают, в отличии от остальных.

Костик, громыхнув стулом, резко вскочил, собрав на себе недоумённые взгляды одноклассников. А в нём снова клокотала ярость, как и в день дежурства. На него слово «жалость» действовало уже как красная тряпка на быка, и больше всего хотелось пойти прямо сейчас к директору и попросить запереть его в этом дурацком карцере на неделю, да хоть на месяц, на год, лишь бы не видеть этих рож: ни Жмота, ни ребят, обвиняющих его родителей в аварии, ни историка.

Он уже открыл было рот, собираясь высказать всё, что терзало его тринадцатилетнюю душу, но вспомнил обещание, данное Святославу Семёновичу. Это, конечно, не драка, но всё же. Костик дёрнул портфель с крючка, и, оставив учебник истории лежать раскрытым на парте, направился к выходу.

– Мирских, ну-ка вернись на место! – крикнул вслед Степан Игоревич. – Я тебя не отпускал! Тебе с оценками проблем мало?

– Да идите вы…, – тихо проговорил Костик и аккуратно прикрыл за собой дверь.

На улице царила прохлада: солнце скрылось за дымчатой пеленой, подул приятный ветерок. Тихонько прошмыгнув к торцу школьного корпуса, Костик уселся на ступеньку запасного выхода – здесь его никто не смог бы увидеть в окно. Возле крыльца рос одинокий розовый цветочек. Костик попытался сорвать его, но стебель ни в какую не поддавался, только чуть растягивался, словно цветок рос на резиновом шнурке. Тогда Костик провёл пальцем по бутону, тот оказался гладким и прохладным наощупь, будто металлический шарик от подшипника. Несмотря на то что цветок ещё не распустился, он уже испускал сладковатый, похожий на ванильный, аромат.

Вдруг в спину ткнулось что-то мягкое, заставив Костика ойкнуть и вскочить. Позади него на крыльце, обернув хвостом лапы, сидела дымчато-серая кошка с ярко-оранжевыми глазами. Она совершенно не отреагировала на его испуг, подошла и принялась тереться о ноги, звонко мурлыча. Костик уселся обратно на ступеньку и принялся гладить кошку, приговаривая:

– Откуда же ты взялась? Сроду в Кольцовске про бродячих животных никто не говорил. Какая ты красивая, пушистая, мягкая!..

Кошка спустилась с крыльца, понюхала бутон и чихнула. А потом повалилась на траву и принялась перекатываться с боку на бок, потягивая передними лапами.