— А за что его наказывает тварь с тысячей рук?

— Не каждый может стать некромантом. Он ищет особые души десятилетиями, чтобы потом шаг за шагом толкать на постижение тёмного знания, а потому их немного. Каждый, который ошибся, это оплеуха ему.

— Но почему некромант будет искать меня?

— Ты свободный мормилай. Ты вхож в оба мира. Ты угроза для твари. Он очень боится разоблачения. Некромант будет тебя искать, чтобы укокошить. Так он может вернуть милость и снять с себя порчу.

— Не могу себе представить, чтобы «оно» чего-то боялось.

— А ты меня послушай, щенок! – снова вскричал Арон.

— И почему ты так хорошо осведомлён о его делах, кстати? – и глазом не моргнув, парировал я.

— Я был убит одиннадцать лет назад.

— Лёша, тут по-другому течёт время, — подал голос Иляс. – Я же говорил тебе. День тут равен часу там.

— Одиннадцать лет назад, — снова проговорил Арон, надвигаясь на меня, глядя безумными глазами.

Только теперь я понял.

— Двести шестьдесят лет… — пробормотал я, чувствуя, как мурашки бегут по коже. – Но как ты…

— Столько продержался? Я и сам не знаю, — ответил Арон, остановившись вплотную. – Наверное, это и есть мой ад. Спрячь амулет! И убей первым.

Везение случайно лишь для глупца. Для умного это плод труда и подготовки.

— Ты сегодня особенно молчалив, — прошептала Агата, заглядывая мне в глаза, словно желая прочитать там ответ на незаданный вопрос.

— Столько навалилось, — ответил я, старательно выдерживая её взгляд. – Но мы всё ещё не плаву.

— Думаешь, прокурор вернётся?

— Нет. Если бы у него что-то было, меня бы уже увели.

— А что Хшанские?

Я улыбнулся.

— Ты прямо, как я. Задаёшься теми же вопросами.

— Не совсем, — улыбнулась в ответ Агата. – Я только спрашиваю.

— Я слышу укор?

— Нет. Хочу знать, что будет дальше.

— И жили они счастливо! – сказал я, целуя её в мочку уха.

— И умерли в один день, потому, что им подкинули бомбу в дилижанс.

— Да не подкинут уже, наверное, — хмыкнул я. – Я вырвал у Ольги жало.

— То есть ты не отрицаешь, что вся история с убийством Михаила — это твоя работа?

— Зачем мне отрицать? Ты же не прокурор.

Агата повернулась спиной, забрасывая мою руку себе на талию так, чтобы ладонь легла ей на живот.

— Всё равно опасно, — прошептала она.

— По-другому не будет.

— Я хочу, чтобы ты мне рассказал.

— Что, любимая?

Она некоторое время молчала. И это молчание было сонмом вопросов, многие из которых, задавались бы крича. Я знал, что она хочет спросить. Она знала, что я отвечу. Она хотела правды, сознавая, что я её не озвучу, просто потому, что не определил сам. Она просто хотела. Хотела того, чего нет и, вероятно, не будет никогда. Но хотела, не могла не хотеть.

— Я не знаю, сколько смогу так.

— Сможешь?

— Да.

— А что потом? Уйдёшь от меня?

— Не надо меня обижать.

— Прости, — сказал я и снова поцеловал её, теперь в шею.

— Я счастлива с тобой, — вдруг проговорила Агата, и её голос дрогнул. – Мне очень хорошо.

Она всхлипнула. У меня язык не повернулся спросить: «Почему же тогда ты плачешь?». Это было и так понятно. И это было больнее всего.

— Засыпай, — прошептал я. – Завтра новый день.

— Почему так говорят? Новый. Мы же не знаем, что случится. Будет он новым или таким же точно, как все предыдущие. Намного вероятнее, что он будет старым. Завтра старый день! И это куда как убедительнее. Потому, что старый день пройден. Ты не ждёшь от него сюрпризов.

— Ты права, — согласился я. – Отдыхай, любимая. Завтра будет старый день.

«И снова соврал».

В ту ночь я не сомкнул глаз. Мне не было нужды высыпаться, чтобы оставаться свежим. Мормилай может сутками бодрствовать, а сон — это скорее аномалия. И хоть я к этой аномалии привык, теперь кое-что изменилось. Во-первых, я знал, что могу оказаться не в объятиях целительной дрёмы, а в «грёзах», которые видят лишь проклятые. И лишний раз попадать туда, мне совершенно не хотелось. Во-вторых, новый день должен был расставить все точки над и. Когда я только получил письмо от ордена моих вероятных покровителей под знаком пера и луны, я ожидал свершений, знаний, доступа к определённой власти и знакомствам. Но теперь… Теперь. Я ни на секунду не сомневался в том, что это тоже раунд некоей игры. Всё было не случайно. Мозаика, многие части которой, отсутствовали начинала складываться.