Шрифт:
– Мне бы ножик перочинный, - слабым голосом говорит засыпающий Степа.
x x x
День солнечный. Легкий морозец. Дети резвятся на горке. Мама бродит вокруг коляски, листая журнал. Останавливается на статье о молодой художнице. Привлекательны не столько репродукции картин, сколько фото героини этой публикации. Красивая, одухотворенная, в окружении столь же красивых троих детей. Мама пробегает глазами печатный текст. Спотыкается на рассуждении о том, что художница эта как бы разрушает своим положительным примером сложившееся представление о том, что многодетная мать обычно бывает нищенкой с протянутой рукой и бледными болезненными детьми или же, вообще, алкоголичкой. Озябшими руками мама сует журнал под бок спящему Володе и начинает подозрительно приглядываться к Степе с Машей.
– Степа, у тебя варежки уже мокрые?
Степа, остановившись, разглядывает руки.
– Они насквозь... сухие.
Убегает. Маша, видимо, устала и замерзла. Пора домой.
Мимо проходит знакомая семья. Небольшой дежурный разговор двух мам.
– Вы откуда?
В ответ - рассказ о каких-то замечательных местах в центре столицы, где весело резвятся дети и отдыхают их родители, про елку на Красной площади, народные гулянья на Тверской.
– А что это?
– спрашивает мама, услышав незнакомое слово.
– Ресторан такой, - приятельница заметно удивлена.
"Ничего. Подумаешь, Новый год! Настоящий праздник впереди". Эту мысль мама старается внушить детям. Маша соглашается и с восторгом ждет, когда наступит "настоящий праздник". Степа же, подобно древнеримской толпе, требует "хлеба и зрелищ" и поскорее.
– Да что это Рождество! Ничего в нем особенного. Ну, в храм пойдем. Ну и что?
– У нас будут приглашения на рождественскую елку.
– Ну и что? Все веселятся, а я тут с этой малышней возись. Лучше бы я не рождался.
Вечером мама развешивает новые занавески к празднику и слышит, как Степка громко объявляет "малышне":
– Я буду президент, а вы - простые населенные жители.
Младший из "населенных жителей" сносит со стула коробку и все, что на ней лежало. Это была трибуна. Мама спешно спрыгивает со стула на стол, со стола на пол, чтобы предотвратить расправу над младшим ребенком.
– Устраивай трибуны у себя на втором этаже! Понял?!
Степа продолжает истерично и злобно настаивать на своей правоте. Мама носится по квартире в поисках ремня. В конце концов хватает папину тапочку. Ловит уворачивающегося, орущего Степана. Подошва довольно толстая. Бьет больно. Младшие кричат громче самого наказуемого.
Двадцать капель корвалола. "Вот из-за таких, как мы, и пишут всякую ересь про многодетность", - вспоминает мама о журнальной публикации.
На глаза попадается футляр со скрипкой.
– Степан!
– истошно орет эта создательница неправильных стереотипов. Почему скрипка на кухне валяется?! Это музыкальный инструмент! Он дорого стоит!
– Мам, давай этот день хорошо проведем.
– И это говоришь ты?! Ты способен испортить настроение всей семье. И день-то уже кончается.
– Давай я тебе сыграю "На заре ты ее не буди".
– Ну, давай... Скоро ведь папа придет.
Степан вдохновенно пилит смычком бедные струны и при этом совершенно правильно поет известный романс. Его громким пением заглушается скрипучее музыкальное сопровождение. Мама, накрывая на стол, тоскливо думает, что музыкальной школы не избежать, а она сама нотной грамоты не знает, а папа всегда занят, а Степа... и так далее и тому подобное. Длинный ряд отягчающих ситуацию обстоятельств.
Поздний вечер. Мама за чашкой чая обсуждает с папой непростую жизненную ситуацию в семье одной знакомой.
– Муж где-то пропадает неделями. Пьет. Детей нечем кормить. Дома агрессивен бывает. Посуду бьет.
– И ты говоришь, что я алкоголик. Ты еще не знаешь, как люди пьют.
Мама не сразу находит, что ответить.
– Так ты, значит, опять передумал?
– Что я передумал?
– папа заметно накаляется.
– Бросить пить окончательно. Ты уже себя алкоголиком не считаешь?
– Понятно! Праздник приближается. Ты готов "развязать".
Сыпется штукатурка над хлопнувшей дверью. Еще двадцать капель корвалола. "Мы должны беречь бабулечкину дочку". С горечью вспоминается это Машино высказывание, а также обстоятельства, при которых несколько месяцев назад их папа перестал пить совершенно.
Они возвращались в Москву после летнего отдыха. Ночью не спалось. Мама под стук колес задумывалась, как говорится, о завтрашнем дне. На душе кошки скребли. Папин голос по телефону был бодрым, но "из трубки пахло".