Моя младшая сестра заходит в гостиную, облокачивается на кухонный дверной косяк, и улыбается фирменной улыбкой Беккетов, которой наградил нас отец.

— Мама надеялась, что ты удивишь нас своей девушкой, — Дженни закинула в рот шоколадный шарик с арахисовым маслом. — Цитирую: «Разве это не лучший подарок на Рождество?»

Мой взгляд скользит влево и оказывается на маме, я мотаю головой и удивленно поднимаю брови. На ее лице появляется смущенно-виноватая улыбка с капелькой надежды, но она все равно поглаживает меня по плечу.

— О, не смотри на меня так, Картер. Я знаю этот взгляд. Я придумала этот взгляд! Ты что-то скрываешь.

— Я ничего не скрываю, — я обхожу ее и обнимаю Дженни, заключая ее в своеобразную ловушку, из которой она безуспешно пытается вырваться. — У меня нет девушки.

Дженни ударяет меня в живот, из-за чего я ойкаю, и я отпускаю ее. Она перекидывает свою косу через плечо.

— Я так и сказала. Никто никогда не захочет с тобой встречаться.

Я фыркнул от смеха.

— Деточка. Я — лакомый кусочек. Каждая хочет от меня что-то получить.

Она закатывает глаза, обнимая Хэнка.

— Да, и это алименты, — она громко смеется мне в лицо, а затем визжит, когда я бросаюсь на нее, и падает на пол, чтобы спрятаться за Дублином.

— Ну, раз уж твоя сестра заговорила об этом… — мама сдвигает очки на нос, сохраняя надежду в голосе, пока она раскачивается назад-вперед на носках. — Кто та девушка, с которой тебя сфотографировали?

— Какая девушка? — я направляюсь на кухню, где нахожу тарелку с разными рождественскими лакомствами. Я кладу в рот шоколадный шарик с арахисовым маслом и быстро съедаю сахарное печенье со снеговиком. — Их много, — бормочу я, откусывая и проглатывая кусочек. — Ты знаешь, как я отношусь к этому.

— Картер, ради всего святого. Сначала жуй, потом говори! Ты прекрасно знаешь, о ком я.

Я пожимаю плечами, хотя точно знаю, о ком она говорит. Она ставит руки на бедра и поджимает губы.

— Хватит вешать мне лапшу на уши. Прошло уже две недели с того момента, как вас сфотографировали. Медленный танец в баре в прошлые выходные и на вашем благотворительном вечере два дня назад, — она приподняла бровь. — Это настолько в твоем стиле — ждать, пока мы с сестрой уйдем, чтобы устроить себе свидание.

Ну, все было не так. Я увидел Оливию после того, как они ушли.

Она тычет в меня обеими руками.

— И, ты посвятил ей гол!

— А-а-а-а, ей.

— Да, ей. А потом в интервью после матча сказал, что это Оливия.

— Точно, — я тыкнул ее в нос. — Это Оливия.

Ее челюсть подрагивает, глаза вспыхивают чем-то опасным и пугающим, прежде чем она протягивает руку вперед и дает мне щелбан прямо между глаз.

— Ауч! За что?

— Я знаю, что это была Оливия, потому что именно это ты сказал в своем интервью, умник! Я хочу знать, кто такая Оливия, — ей удается замолчать достаточно надолго, чтобы сделать глубокий вдох, и когда она продолжает, то говорит это спокойным голосом. — Ты никогда не делал этого раньше, не посвящал гол девушке.

— Неправда, — я указываю на двух единственных девушек в моей жизни, хоть и подумываю о том, чтобы добавить к ним еще одну. Почему подумываю? Потому что женщины чертовски сложны, и вот эти две доказывают отлично это доказывают. — Я посвятил вам двоим много голов.

Мама бросает в меня полотенце для рук, когда я тянусь за очередным печеньем.

— В последнее время ты действуешь мне на нервы, Картер Беккет.

— Я всегда это делал, мам.

Я внимательно смотрю на нее и замечаю, что она успокоилась. На ее лице застыло разочарование, она грустно опустила уголки рта, и потушила искру в глазах. Мне не нравится, что я каким-то образом разрушил то мимолетное счастье, которое она сегодня испытала.

Я подначиваю ее плечом.

— Ты же не думала, что я приду сюда с девушкой?

Ее щеки вспыхивают, и она отмахивается от меня.

— Конечно, нет, — ее взгляд переходит на стол в столовой, затем обратно на меня. Я иду за ней, вижу тарелку на пятого человека, когда нужно только четыре.

— Ох, мам, серьезно.

Она вбегает в столовую и быстро собирает посуду, столовые приборы громыхают о тарелки.

— Тут ничего нет. Ничего. Я не знаю, о чем думала. Я подумала, может… — она снова расстраивается. — Ничего. Пятое место было вообще-то для собаки.