Кто-то из зевак, наверно также по привычке, бездумно добавил: «Здесь братцы, без бутылки не разобраться…» — и засмеялся плоской шутке. Но не получив одобрения, быстро умолк. Ширяев же, малость, обождав, продолжал размышлять вслух:

— Видно, мужики, Семен в темных снабженческих делишках окончательно на хрен запутался, по горло завяз… Связался с бандюками-архаровцами, вот и не поделили, или недодал, обул кого на два сапога. Дело швах…

— Да нет, Роман, кому Машков на хер нужен… Связываться с ним станут… из дерьма голову подставлять… Разве непонятно, что убийц найдут, никуда не денутся… да и шлепнут по военному времени. Думаю, братцы, тут сложней и страшней, — поделился мнением главный механик, мужик по-крестьянски рассудительный и осторожный. — Парень влез не в чужие дела.

— А уж какие такие — «не свои дела»? — разом вопросил нестройный хор голосов.

— Эх, ребятушки, вот у меня в гражданскую, — и механик загнул затейливую байку о штабном писаре, который откопал слишком секретные бумаги, и захотел воспользоваться тайной информацией в корыстных целях, только через день нашли мужика с отрезанной головой.

— Да, ладно товарищи, — раздался возглас якобы разумного человека. — Откуда там, у Сеньки убойные материалы, — одни сраные накладные, да мятые квитанции. Из-за девок Машкова порешили, — и уже уперто завершил. — Гад буду, на потаскухе сдуру погорел… Нарвался на психа рогатого, не век охламону чужих баб дрючить…

— Ну, хватит чушь молоть! Ты, Федот, похоже, как потерпевший на Семена наезжаешь… — влез еще один делопут.

Слушатели разом заржали, уловив нехитрый намек. Разумник Федот тут же окрысился и злобно послал окружающих на три буквы. Мужики еще громче загрохотали над подозрительным «рогоносцем». Деляга же продолжил и изложил людям уж не такую и глупость.

— Из-за баб подлючих или девок дешевок — принято по мордасам бить, а не языки резать или глаза колоть, да и домов не жгут, — прозвучало разумно. — А вот читал, ребятушки, о сектантах, у них тайные обряды на кладбищах совершают. Подлые иноверцы там по черным книгам жуткие зверства вершат. В клубе, в библиотеке спросите французского писателя, забыл фамилию, — но тот подробно описывает блядские радения. Эти мерзавцы даже младенцев режут, а сами наголяк, в черные балахоны одетые… А потом, перемажутся невинной кровью и вступают в свальных грех, без разбору, друг с дружкой. — Раздались возгласы неверия, а механик даже закрутил пальцем у виска. — Да не вру, гад буду! — упорствовал рассказчик. — Сам читал… Хочешь на спор, на бутылку белой… ну, что кишка тонка? Тоже мне — «мяханик», грамотей… — и уже спокойно закончил. — Вот такие отъявленные злодеи запросто могут человека укокошить. Как пить дать, в жертву принесут, сатанинскую — то есть жертву, со ихими уродскими прибамбасами.

Воцарилось тягостное молчание. Мужики зачесали затылки. Нашелся еще один выдумщик из пожилых и вспомнил, как в старое время, еще до революции, в пригородном селе жандармы арестовали трясунов-иеговистов, а может, и хлыстов холощенных… Со слов рассказчика эти ироды скупали по округе топоры и топорища, готовя рубящий инвентарь для предстоящего вскорости ссудного дня, собирались убивать православных людей. Якобы, потом нехристей гамузом выслали, куда Макар телят не гонял, и с той поры в округе стало тихо и спокойно.

Разговоры на трепетную тему продолжились, но уже не столь взбалмошно и ретиво. Конечно, люди жалели непутевого снабженца Семена Машкова, в потемках души уповая молитвенно: «Не приведи Господи к подобной участи!»

Тут, наконец, появился главный инженер Михаил Васильевич, молодой еще парень лет тридцати пяти. Увидев подобие сбившейся галочьей стаи, тот гаркнул на сборище луженым горлом, призвал дискутирующий народ к дисциплине и порядку. Но так запросто возмущенных людей не остановить, раздался даже некий ропот. И тогда нашелся смельчак и озвучил настрой общества, по поводу страшного случая. Главный инженер — человек знающий, чего другим смертным ведать не позволено, пояснил, что через час приедет энкавэдэшное начальство и органы разберутся как положено.

При упоминании «органов» люди притихли, даже прижухались, и больше имя Семена Машкова вслух не упоминалось.

Планерка прошла комом, а впрочем, каждый и так знал, чем предстоит сегодня заниматься. А с возникшими проблемами в такой день лучше не лезть, а то попадешь под горячую руку начальства.

— Михаил Васильевич, — Ширяев обратился к главному инженеру, — разрешите, домой сбегаю… одна нога там — другая здесь. — На уместный вопрос «зачем», живо ответил, — да авторучку забыл, без нее как без рук… быстренько смотаюсь, Михаил Петрович.

— Ну, иди Денисович, только пошустрей оборачивайся, — махнул рукой главный.

Только не к родному дому на людной улице Свердлова поспешил Роман Денисович. Инженер направил стопы в тенистый переулок, уютно прикорнувший в стороне от наезженных дорог. Открыв расшатанную калитку, на покосившемся щербатом заборчике, Ширяев прошмыгнул внутрь двора, заросшего бурьяном и чертополохом. На вросшем в землю, кособоком крылечке старинной, сроду не крашеной, хибары курил козью ножку здоровенный мужик в грубых кирзовых сапогах и потерявшем цвет грязно-сером пиджаке.

— Привет Лошак! — сказал, как скомандовал Ширяев и огляделся округ. — Покурить вышел, или с ночи не дрыхнешь… Впрочем, понятно, с непривычки… какой уж тут сон… — и сделал презрительно отчужденное выражение лица.

— Чего пришел, чего еще надо? Вот, навязался, еп… на голову… — неприветливо ответил хозяин дома и, кашлянув, отхаркиваясь, матерно выругался.

— Да, не злобствуй Василий, а лучше, бродяга, послушай… — Роман Денисович жестом велел хозяину подвинуться, оглядев шершавую половицу, брезгливо присел. Но прежде чем начать разговор, вынул из кармана тужурки рифленый латунный портсигар. Намеренно щелкнул, откинув крышку, достал две папироски фабрики «Наша марка» и предложил одну Лошаку. Тот, понюхав духовитый табак, заложил ростовчанку за оттопыренное ухо, продолжая смолить слюнявую цигарку. Ширяев закурил, выпуская дым носом, перейдя чуть не на шепот, начал разговор.