Нечаев моргает, и уже в этом движении чувствуется облегчение. Вдох и выдох, которые подтягиваются после паузы, во время которой, он сглатывает и сжимает челюсти – эту реакцию обостряют.

Мое сердце екает, утяжеляется и, ухая вниз, освобождает горло. Только вот уходит эта чертова мышца гораздо ниже своего места. Устраивает дебош в районе моего желудка. Всколыхивает пресловутых бабочек в животе. И дает жгучие вибрации в промежность.

Я бы хотела сказать, что дает о себе знать проснувшаяся похоть.

Но…

Умом ведь понимаю, что это желание – индульгенция, чтобы прикоснуться к моему Яну-Титану. И он это тоже замечает. Когда кладу ладонь на щеку и ласково пробегаюсь пальцами по отросшей за день щетине, вздыхает и облизывает губы. Прижимаюсь к ним ненадолго.

Невинный поцелуй вместо прощания.

Глаза в глаза. Молнии между нами.

И…

Я ухожу. Он позволяет.

Сразу же направляюсь к айтишникам. И в принципе до конца рабочего дня занимаюсь делами, словно внутри все не растрепано в хламину.

После шести еду к Мадине, чтобы попросить кое-что из одежды.

– Я завтра куплю, – оправдываюсь устало. – Сегодня нет сил тащиться в ТЦ.

– Да без проблем, – отмахивается подруга. – По секрету: есть куча вещей, в которые я все еще не влезаю.

– Серьезно? – удивляюсь, покачивая Рокси, пока Мадя роется в шкафу. – В любом случае у тебя очень красивая фигура.

– Я знаю, – важно соглашается она. Не могу не улыбнуться. – А что именно тебе сейчас нужно?

– Какие-нибудь брюки для езды на мотоцикле. Я оформила прокат на три дня. Хочу сегодня с Ильей покататься.

– О­. БО-ЖЕ. МОЙ! – восклицает Мадина, растягивая в поражении слоги. – Ты тому Нечаеву, который Титаниум, решила растрясти нервную систему? Он не загорится?

– Нет. Он тут ни при чем. Просто хочу заниматься тем, что нравится. И, естественно, буду это делать!

– Ну, смотри сама, конечно. Если город накроет ударной волной – будет на твоей совести, – смеется Мадя. – У меня есть класснючие кожаные брюки! На тебя должны клево сесть. Вот! Примеришь?

– Да… Думаю, подойдет. Еще бы майку и курточку.

– Все есть!

– Я у тебя душ приму, прости уж за наглость…

– Чувствуй себя как дома.

Юния Филатова: Мам, я сегодня у Андросовых останусь. Не волнуйся за меня. Обещаю, что завтра заеду.

Валерия Филатова: Хорошо. Спасибо, что написала.

Юния Филатова: Сделаешь вертуты с соленым творогом?

Валерия Филатова: Конечно. Обнимаю тебя, дочечка.

Юния Филатова: Я тебя тоже, мам.

Переписываюсь с мамой, пока сушу волосы. И в какой-то момент, испытывая реальную потребность, чтобы кто-то сгреб до хруста, едва сдерживаю слезы.

После ванной Валик с Мадиной, конечно же, уговаривают меня остаться на ужин. Долго не отпираюсь, потому как очень люблю их стряпню.

«Ян так странно пропал…» – то и дело звучит у меня в голове.

Бегу от мыслей, что прямо сейчас он, возможно, изучает мои вещи. Голова болит, когда пытаюсь представить, что способен там найти. Сердце сходит с ума от тревоги. Но поехать домой и столкнуться со всем этим вживую еще страшнее.

Не могу поверить и в то, что Нечаев просто дал мне свободу.

Чувствую, что знает, где я и с кем.

И эти ощущения получают подтверждение, когда я в восемь пятнадцать заезжаю на парковку у кафе. Не успеваю слезть с байка, в зеркало заднего вида замечаю влетающий на территорию АЗС черный мотоцикл.

Боже…

Бросаю взгляд на Илью и понимаю, что он удивлен не меньше моего.

Я не люблю розы. У них шипы.

Ян останавливается, занимая парковочное место слева от меня. Вытягивая ноги, небрежно прочесывает задней частью берцев бетонную плитку. Слегка отклоняясь назад, поворачивает ко мне не только голову, но и верх заключенного в кожу крупного и мускулистого корпуса.

Смотрю на него, и от банального визуального восторга дух спирает.

А ведь кроме этого, к едва ощутимому запаху бензина примешивается аромат насыщенного и стойкого, тяжелого и острого, дико волнующего и сладко пьянящего, многогранного и яркого мужского парфюма.