Шрифт:
– Ну еще разок! Я буду осторожнее, внимательнее… Клянусь!
Боже… Меня что, покусала Агния???
Илья вздыхает. И позволяет. Ездим по прямой еще минут двадцать. У меня вполне сносно получается. А когда не получается, Нечаев страхует.
– Ты рад, что Ян вернулся? – пристаю с вопросами, когда отвозит меня домой.
Нет, точно, на меня напала Агуся.
– Конечно, – смущенно толкает Илья.
– Ты к нему очень привязан, да? Больше, чем к остальным братьям.
– Ничего не больше, – ворчит парень. – Иди уже. Мне ехать пора.
– Сильно любишь Яна, да?
– А ты?! – выпаливает, вскидывая свои сердитые глазюки.
Я застываю. Почти не дышу.
Прижав ладонь к груди, пячусь назад. Мотаю головой, понимая, что по щекам катятся слезы.
Нечаев выглядит потрясенным.
– Я… – с губ срывается всхлипывание. – То заявление… Писала не я!
– Кто же? – хрипит Илья.
– Мама…
Сморщившись, он отворачивается.
– Ясно… – отрывисто вздыхает. Снова смотрит на меня. В этот момент невозможно понять, кому из нас тяжелее. Голос Ильи дрожит, когда он сипит: – У Яна никого нет… И… За пять лет… Ничего серьезного не было.
20
Захлебнусь, если не сделаю ЭТО прямо сейчас.
Юния Филатова: Доброе утро, Илья! Ты уже был на СТО? Что сказали? Сколько будет стоить покраска? Я все оплачу. И не смей отказываться! Я полночи не спала. Переживала, что разбила чужую вещь.
К последнему предложению есть вопросы. Называть мотоцикл вещью – определенно, неправильно. Но суть ведь не в том, чтобы правильно подбирать слова. Суть в вине, которую я испытываю. И налипающих на ней, словно растопленная смола, волнениях.
После того откровения, что неожиданно случилось между мной и Ильей Нечаевым в прошлый четверг, он вдруг стал приезжать к моему подъезду каждый вечер. Ничего важного мы не обсуждали. Можно сказать, вообще не разговаривали. Он даже не объяснял, зачем появляется. Просто делал короткий вызов на мой номер. Я выглядывала в окно, чтобы убедиться, что он внизу. Переодевалась в экипировку и спускалась.
Если первый шок, когда я вернулась домой в мотокостюме, родители еще как-то пережили, то все последующие выходы их вынуждали едва ли не с крестом в дверях стоять.
– Выпей воды, дочка, – выдала мама в один из таких вечеров, пытаясь всучить мне стопарик.
– Зачем? Я не хочу пить.
– Это святая вода.
Пусть Бог простит, но я рассмеялась. Без комментариев опрокинула исцеляющую жидкость в себя и, подмигнув папе, выскочила из квартиры, чтобы, как говорят родители, «оседлать дьявольскую машину» и «нестись навстречу смерти».
На самом деле я была очень острожной и старательной ученицей. Управлять мотоциклом удавалось все лучше.
Но вчера молчаливый и угрюмый Илья вдруг выдал прямо в пути:
– Насчет «обкатки»… Извини за эти слова.
«А тебя что конкретно интересует? Вспоминает ли Ян тебя? Ну рассказывал как-то, что тебя трудно было уложить. И что ожидания нихуя не оправдались. Худший трах в его жизни. Соррян за прямоту, зая. Хочешь на обкатку ко мне? Я не против блондинок…»
Вспомнив это, я потеряла равновесие. Илья не успел отреагировать. И мы упали.
Благо скорость была небольшой.
Но…
На боку сверкающего совершенством байка появились уродливые сколы и царапины.
Илья Нечаев: Да ничего ты не разбила. Только краску содрали. Поправимо. Еще не занимался вопросом. Только проснулся. Ты сама как? Нога не болит?
Болит. Всю ночь к припухшему колену прикладывала лед. Но ему в этом признаваться не хочу.
Юния Филатова: Нет. Все в порядке. Сообщи мне, когда узнаешь, сколько будет стоить устранение неровностей и покраска.
Илья Нечаев: Ты на работе?
Зачем он спрашивает?
Мне мгновенно становится неудобно. Подумает ведь, что шататься и трепаться по телефону в рабочее время для меня – норма.
Юния Филатова: Да. Но у нас перерыв на кофе.
Илья Нечаев: Приятного.
Юния Филатова: Спасибо. Вернусь к делам. Сегодня возвращается Ян Романович. Я должна предоставить план оптимизации себестоимости, над которым все эти дни трудилась. Очень волнуюсь.
Намеренно называю старшего Нечаева по имени-отчеству. Не хочу, чтобы Илья думал, что питаю относительно его брата какие-то иллюзии. Особенно после того, как расплакалась перед ним, разоткровенничалась, а после просила не говорить Яну, что заявление писала не я.