Шрифт:
– Нет, правда, Ю… – протягивает «второй» Нечаев тише. Отводя взгляд, добавляет: – Мы же оба знаем, почему ты вчера потеряла управление. Это я, дурак, виноват. Нужно было подождать со своими извинениями.
– Так. Ладно. Мне пора!
– Ян прав… Я вел себя как обиженный пиздюк. Мне было больно, признаю! И не только из-за заявы. А из-за того, что ты вообще… Блядь… Что ты посмела бросить брата! Вышла замуж! Ну и остальное… Знаю, дело не мое! Но я не понимаю, как так можно?! Это же Ян! Это Ян!
Не знаю, чего Илья добивается… Что именно он хочет услышать в ответ… Что способно его успокоить… Не знаю!
У меня не осталось ресурса, чтобы хоть как-то отреагировать на этот эмоциональный взрыв. Поэтому я просто молчу. А потом желаю Илье спокойной ночи и ухожу.
На силе воли без каких-либо всплесков протягиваю так до среды.
В среду же… В девять сорок до меня доходит информация, что Нечаев в офисе. А еще через десять минут, за которые мое сердце успевает с километр ухабистого пути преодолеть, он вызывает меня к себе.
21
Прости.
Этого беса невозможно изгнать.
Незамедлительно отправиться к руководителю не могу. Понимаю, что это работа, а в ней недопустимы никакие сантименты.
И все-таки…
Именно поэтому, прежде чем столкнуться с Нечаевым, моей психике нужны кое-какие ритуалы. Собрав документы, подхватываю косметичку и направляюсь в уборную.
Минут десять утекают, прежде чем я могу спокойно смотреть на себя в зеркало. Взбиваю пальцами спадающие волнами волосы. Поправляю макияж. Закрываю красной помадой губы.
Вдох. Выдох.
«Холодно», – убеждаю себя.
Представляю, что мое тело сковано толстым слоем льда. Сквозь него невозможно пробиться извне. А если даже удастся силой проломить, сердце бесчувственно. Практически обездвижено. Тихим ходом идет. Много анестезии в него влила. Не подведет.
«Все будет хорошо», – последнее, что говорю себе, аккуратно подтягивая и без того безупречную стойку блузки.
Взгляд по бедрам до края строгой юбки, по голеням к открытым остроконечным туфлям… Пара секунд, чтобы убедиться, что все в порядке.
Подхватываю папку. Косметичку оставляю на тумбе.
Направляюсь на этаж руководителей уверенным шагом. По пути немало сотрудников встречаю. Всем улыбаюсь, здороваюсь, обмениваюсь какими-то фразами.
Горжусь тем контролем, которым сейчас обладаю.
Свежий крошечный порез на бедре считаю не вторым за третий день, а вторым за три с половиной года. Сорок три месяца без причинения себе вреда.
Господи, везде эта тройка…
Я ее ненавижу. Поэтому больше порезов не будет.
Нет, не только поэтому, конечно.
Я понимаю, что селфхарм – больная штука. Уверена, что сегодня с этой проблемой снова завяжу. Увижу Нечаева. Удостоверюсь, что не стоит он той боли, которую вновь причиняет. Сдам план. И спокойно продолжу жить дальше. Как и было до его возвращения.
– Жаль, но вы опоздали, – протягивает Лиля, не забывая нацепить свою чрезвычайно милую улыбку. – Двадцать минут прошло. Ян Романович уже уезжает. У него сегодня весь день распланирован.
Это сообщение заставляет пошатнуться.
Снова уезжает? Куда? Зачем? Какого хрена дергает меня, если времени в обрез?
Задерживая норовящее сбиться дыхание, быстро ловлю равновесие.
– Он еще на месте? – уточняю сухо. – В кабинете?
– Ну да…
– Предупредите, что я вхожу, – приказываю безапелляционно.
Лиля ошарашенно моргает, но тянется к селектору.
– Ян Романович, я прошу прощение… Юния Алексеевна здесь…
– Пусть заходит, – бросает Нечаев резко.
И по моему телу сбегает торопливая волна дрожи. Уже у двери я осознаю, что внутри меня не все так тихо, как я думала. Но повернуть назад возможности нет. Не позволяя себе ни единой заминки, вхожу в кабинет.
Щелчок замка за спиной.
Шаг, еще шаг, еще… Медленно поднимаю взгляд.
Нечаев стоит. Так что тянуться вверх можно практически бесконечно. Серые брюки, в тон им застегнутый на обе пуговицы пиджак, черный галстук, вздутые вены на шее, гладко выбритый подбородок, недобро поджатые губы, напряженные ноздри, прищур… Залом между бровей отмечаю уже периферийно, потому как на глазах Яна останавливаюсь. Их темноту, едва между нами устанавливается контакт, тут же освещает ярость. Она кажется далекой, словно зарница молнии. Но уже устрашающей.