Шрифт:
— Это я возьму.
— Мне записать? — спросил он.
— Нет, я запомнила.
Разговор прервался, и он подумал:
«Надо бы спросить, когда прийти за лицензией?»
Но он не решился сразу потревожить эту загадочную женщину, а она, видимо, почувствовала его нетерпение и сказала:
— Завтра здесь же, но только что-нибудь должно быть красное.
Она поднялась со скамьи и, не прощаясь, направилась к вокзалу. Он еще некоторое время следил за ней, пока ее стройная фигура не скрылась в арке центрального входа.
В этот вечер он ничего не рифмовал, пытаясь разгадать тайну этой странной женщины. Ночью он плохо спал, и снились ему сны про то, как он был там.
А там старшина после вечернего построения прохаживался перед строем и произносил свои любимые слова:
* * *
— Это ж, понимаете, какой разгильдяй! Так разгильдяйствовать! Это ж, понимаете?
Сзади него неотступно следовал дежурный из «дедов» и осторожно нес что-то мелкое на листе бумаги.
— Это ж какой размер? — продолжал старшина. — Разгильдяйство форменное!
Стоящие в строю погранцы, только что выслушавшие суточный график охраны границы, пока что не очень понимали, в чём дело. Но точно знали: по пустякам разгильдяйские слова старшина не говорит.
Пару раз пройдя вдоль строя, старшина остановился и приказал всем снять сапоги. Тут уж понятка хоть какая-то среди бойцов появилась — старшина ищет в ногах или в портянках какое-то нарушение устава и, осмотрев босые ноги стоящих в строю, он объявил:
— Это ж до какого разгильдяйства надо докатиться, чтобы образовался ноготь такого размера? — и он тыкнул пальцем в лист бумаги, который держал стоявший рядом дежурный.
— Товарищи! — продолжил речь старшина. — Сегодня днем при приборке помещений рядовой… — он назвал фамилию одного из салаг, — обнаружил вот это разгильдяйство. Если это повторится, мы босиком будем стоять здесь каждый вечер. Всем понятно?
— Понятно… — нестройным хором зашумели бойцы.
— Вольно! Разойдись! — скомандовал старшина.
Старшину побаивались, но не сильно. Все его наставления воспринимались как-то незлобно, по-отечески. По строю прошел даже хохоток, обозначивший полное взаимопонимание.
Такое взаимопонимание погранцов и старшины при исправлении недостатков в службе и наведении должного порядка в хозяйстве заставы сложилось давно. Особенно рьяно старшина следил за чистотой помещений и территории заставы. Неправильно выброшенный окурок нарочито-торжественно коллективно захоранивался, что воспитывало всех и сразу весьма эффективно.
Вспоминая эти случаи, он подумал:
«Может, было бы неплохо завести такого старшину в центре лицензирования и по жалобам посетителей воспитывать местных разгильдяев? Проявил равнодушие — пробежал кросс три километра в противогазе, и равнодушие уменьшится».
Проснулся он только к обеду и, нехотя поделав домашние дела, стал готовиться к встрече с незнакомкой.
* * *
Незнакомка, вся в черном, уже издалека была видна в сквере, и ее красные туфельки ярко выделялись на фоне серой песчаной дорожки.
— Почему вы без красного? — не здороваясь, спросила она. — Мы же договорились.
Он извинился, достал ярко-красный платок и втиснул его в карман пиджака.
— Сядем, — предложила она. — Вот ваша лицензия.
Она достала из черной папки заламинированный яркий лист и вручила ему. Это была лицензия — он сразу узнал ее. Вид документа был похож на старую прошлогоднюю бумагу, только в этот раз яркие голограммы придавали ей радостный и несколько помпезный вид.
— Благодарю, — сказал он.
Говорить больше было не о чем, и наступила неловкая пауза, когда каждая из сторон, не зная, что сказать, выжидает, что же предложит собеседник.
— Ну, я пойду, — сказал он. — Еще раз благодарю, вы просто спасли меня!
— Да, я спасла вас, — кивнула она головой. — Но и вы мне помогли.
— Вы имеете в виду эти женские стихи? — полюбопытствовал он.
— Да, — ответила она.
— Позвольте мне узнать их дальнейшую судьбу? — спросил он снова.
Она задумалась, несколько раз взглянула на него — видимо, пытаясь понять, стоит ли с ним продолжать беседу, — и неожиданно спросила: