— Да, Джон…

Послышался умилённый всхлип служанки.

А Джон как будто ожил. К его лицу снова прилила краска, спина выпрямилась и расправились плечи. Он опустился на одно колено, не отпуская руку Эмили, и услышал, как щёлкнула дверь. Он начал медленно, глядя на Эмили сверкающими глазами и не переставая улыбаться. Все замерли, затихли. Он достал из кармана крошечную шкатулку, а в ней на бархатной подушечке покоилось тонкое усыпанное гранатами кольцо.

— Это — фамильное кольцо, последнее, что я взял у отца, прежде чем мы договорились, что теперь я сам по себе. У меня есть всё, чтобы мы могли жить спокойно: большая квартира в центре Мидланда, деньги, связи, титул. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы мы были счастливы. — Он выдохнул, глядя в по-детски светящееся лицо Эмили. — Эмили Голдштейн, ты станешь моей женой?

Она улыбнулась шире, бросила взгляд на отца и закивала.

— Да!

Джон поднялся и осторожно надел ей кольцо на палец. Эмили со звонким смехом запрыгала на месте и бросилась ему на шею.

— Тогда можете в моём доме не появляться, — пробасил мистер Голдштейн и, развернувшись, зашагал прочь.

Резко спущенная на землю Эмили растерянно посмотрела на дверной проём, где только что стоял её отец, и глаза её, мгновенье назад сиявшие от счастья, наполнились слезами.

Миссис Голдштейн вздохнула с осуждением, покачала головой вслед мужу и подошла к дочери. Та потянулась к ней, ускользая из объятий Джона, и зарыдала у матери на плече.

— Всё будет хорошо, милая, — шептала миссис Голдштейн. — Он примет это. Ты должна быть счастлива…

Джонатан вернулся к Эдварду поздно вечером и, не здороваясь, рухнул на диван. Он глубоко вздохнул, закинул руки за голову и улыбнулся, глядя в потолок.

— Всё! — торжественно выдохнул он. — Теперь я буду жить здесь!

Эдвард хмыкнул.

— У тебя есть квартира в Мидланде.

— Есть, — Джон кивнул. — Но пока туда перевезут мои вещи и обустроят всё, мне нужно где-то жить.

— И ты выбрал мой диван?

— Ты сам вызывался мне помочь. Я готов принять вашу великодушную помощь, ваше высочество!

— Я заставлю тебя платить аренду.

— Отвали, Керрелл! Я ведь шучу!

— Я тоже. — Эдвард пожал плечами. — Ты просто выглядишь слишком счастливым. Неужели никто не пытался снести тебе голову?

Джон глянул на друга, сжимая губы.

— Голдштейн хотел. Может, он даже попытался бы, но я точно застал его врасплох. Зря, наверно. Я хотел сделать красивый жест, показать, что я серьёзен, но, кажется, сделал хуже…

Джонатан сел, достал мундштук, и тонкая палочка затряслась в руках. Он поднял глаза с опаской. Эдвард стоял в шаге от него, смотрел грустно, понимающе и протягивал руку. На пальцах его приглашающе горели огоньки.

Джон мотнул головой. Как ни странно, курить ему сейчас не хотелось. И он просто крутил мундштук, снова уткнувшись взглядом в пол.

Ему было стыдно, словно он — провинившийся ребёнок. Только вина в этот раз была намного больше, чем разбитая ваза прошлого века, которую мать так упорно выбивала на аукционе. И последствия вины — намного сложнее…

— Как Эми? — осторожно спросил Эдвард, садясь напротив.

— Когда я уходил, успокоилась, — безжизненно отозвался Джон. — Кажется, она тоже думала, что поставить отца перед фактом будет хорошей идеей. И оба мы были неправы. — Он хмыкнул. — В любом случае, я заберу Эми оттуда уже завтра. Мадам Голдштейн обещала сделать всё возможное, чтобы сгладить углы, но… Но я сомневаюсь, что это возможно.

— Да ладно, Джон! Мистер Голдштейн не сможет злиться вечно! Он ведь не может не хотеть Эми счастья, верно?

Покрасневшее от гнева лицо мистера Голдштейна всплыло в памяти вместе с громом его жестоких слов и угроз. Джон затряс головой.

— Нет, нет, Эд! Ты его не видел! Единственное, чего он хочет — это снести мне голову. Потому что он считает, что это — позор. Клеймо. И хуже всего, что с ним многие согласятся.

Джонатан откинулся на спинку дивана, глядя в потолок. «Спарксы! Безупречная репутация!» Теперь он мог бы написать книгу о том, как одной глупостью перечеркнуть годы стараний отца, деда, возможно, прадеда.

— Отец, — заговорил Джон, всё ещё глядя в потолок и не переставая улыбаться, — сказал, что теперь я сам по себе. И оставил он мне то, что было моим, ни больше ни меньше. Так что теперь мой именной счёт в банке и квартира в Мидланде — всё, что мне принадлежит. Я в ужасе, Керрелл.

Улыбка умалишённого скользнула по губам Джонатана, когда он снова взглянул на Эдварда. Тот едва сдержал нервный смешок.

— Я не представляю, что делать дальше. Но знаешь, что, Эд? Я ведь этого хотел!