Добряк внимательно посмотрел на него своими медвежьими глазками.

— Недаром сказки сказываются, разуметь то надобно.

Видно было, что-то его гнетёт, что-то ещё он хочет добавить. Но всё-таки Добряк смолчал, поднялся, накрыл на стол: выставил миску с домашним творогом, лесные орехи и мёд, разлил по деревянным кружкам кислое молоко из глиняного горшка. Взяв с полки ложки, тоже деревянные, жестом пригласил Василия к столу.

Тот отказываться не стал. И так из-за голода почти ни о чём думать не получалось, да и этот хозяин вряд ли станет звать дважды. Так что подсел, самую малость посомневался — есть предлагалось из одной миски, — отбросил сомнения и набил полный рот. Жевал творог, тянулся к орехам и смотрел на молоко, свежескисшее, с жёлтой плёнкой жира.

Есть деревянной ложкой было непривычно. Некрашеная, шершавая, она как будто прилипала к языку. Но Василия это не останавливало: он хорошо помнил, как отвлёкся за завтраком, и ему досталось всего два блина. Он даже не заметил, что придвигает миску всё ближе к себе и что хозяин давно махнул рукой на творог и только задумчиво смотрит, прихлёбывая молоко.

По скатерти, льняной, желтоватой, забрались шешки и выстроились в ряд у края, сложив лапки на груди и помахивая ими — выпрашивали съестное, как собачки. У одного огромный лоб нависал над глазами-щёлками, у второго нос-пятачок так раздулся, что было неясно, видит ли он за ним хоть что-то. У третьего опухла щека.

Шешки нетерпеливо переступали копытцами и поскуливали, но ждали, в миски не лезли.

— Какие страшные они у тебя, — сказал Василий и положил перед каждым по ореху, но чертенята не взяли, посмотрели на хозяина. — Ты их что, выдрессировал?

— Да берите уж! — позволил дядька Добряк. — Выдрал, как без того, да токмо ежели не гляжу — вона, за мёдом лезут, паскуды. Убьются однова...

Он вытряхнул в рот последние капли из кружки, поднялся, нашёл на полке тарелку и дал шешкам ложку мёда. Те засуетились, полезли, отпихивая друг друга и вереща. Недоеденные орехи выпадали из ртов. Шешки тут же подхватывали их и совали обратно, не особо заботясь, где чей.

— Во, прям как ты, — сказал хозяин и выразительно посмотрел на миску с творогом. — Ну, ежели ты брюхо уж набил, так давай об деле потолкуем...

Опершись на стол и подавшись вперёд, он внимательно слушал, а Василий повторял то, что пытался сказать при первой встрече. Описал, какой заповедник хотел бы устроить — с гостиным домом, с двором, где людей кормят и поят, с красивыми улицами, с навесом и лавками у родничка, с расчищенным озером. Может, и со смотровой площадкой у кладбища, откуда люди ночью смогут наблюдать всякую нечисть. И с зелёным лугом, где Гришка катал бы детей на телеге.

— Только я плохо подумал, — сказал он под конец и закусил губу. — Короче, по ходу, я лопухнулся. Решил, людям понравится на всякое такое смотреть — не, им-то понравится, конечно. А вот что ваши деревенские будут чувствовать, я не подумал. Я тут, это... вроде как хорошего человека обидел. Может, и не только его одного. А сейчас представил, что меня бы вот так напоказ выставили, и как-то, ну... не очень.

— А чё, — согласился Добряк. — Можно и выставить. Вона как ты лопочешь не по-нашенски, через два слова на третье понятно. Людей потешишь.

— Надо менять план, — хлопнул ладонью по столу Василий.

Шешки аж подскочили, оглянулись испуганно. Тот, что опомнился первым, потянул к себе ложку и хлебнул столько мёда, что аж окосел от сладости, заморгал глазами и потёр пятачок.

— Короче, — продолжил Василий, — надо придумать, как сделать, чтобы и людям нравилось, и никому не обидно было. Людей зазывать — это моё дело, это я смогу. А вот порядок тут навести и придумать, кто чем займётся — это бы я делегировал... поручил опытному человеку.

Хозяин блеснул на него глазами, прищурился, почесал короткую бороду.

— А чё не у Тишки-то помощи просишь? — спросил он.

— У козла твоего, что ли?

— У старосты нашего, — с презрением пояснил Добряк. — Чем он тебе негож?

— Так он меня к тебе и послал. Сказал, тебя тут уважают...

— Брешешь, — не поверил хозяин.

— Да зачем мне врать? — возразил Василий. — Тихомир так и сказал: к дядьке Добряку, мол, прислушиваются, если он согласится помочь, считай, дело сделано...

И добавил, подумав:

— А сам Тихомир с досками поможет, чтобы избы подновить, и, может, что-то ещё построить. Сказал, он с лешим дружбу водит...

Видимо, это он сказал напрасно, потому что хозяин тут же изменился в лице и тонко закричал, хлопнув по столу:

— А, лиходей, п-паскуда!

От удара его пудовой ладони стол жалобно заскрипел, посуда вся подпрыгнула. Шешки дружно завопили: «Ой!», заметались, столкнулись лбами и разлетелись кто куда, исчезли под столом и под лавками. Только дочиста вылизанная ложка загремела на тарелке, брошенная.