— Ничего, Вася, — решительно сведя брови, сказала Марьяша, когда они остановились за воротами. — Другие и вовсе с дядькой Добряком говорить не могут, дом его стороной обходят, а ты вон сколько продержался!

Она утёрла ему лицо платочком (Добряк при беседе плевался будь здоров), и они ещё подумали, к кому бы пойти. Как раз наступило время обеда, жаркий час, и Василий собрался спросить, нельзя ли завернуть к кому-то, кто их накормит. Да и посидеть хотелось бы в холодке, а не бродить туда-сюда по пыльной дороге.

— Може, озеро расчистим? — тихо предложил Мудрик, глядя в сторону.

— Озеро, — вздохнула Марьяша. — Так это ж серп надобен, траву да камыш косить. Без кузнеца-то не справимся...

— А кузнеца здесь нет? — огорчился Василий.

Если кузнеца нет, так вообще многое не получится. Наверное, можно договориться с кем-то из окрестных сёл, да пока с ними выйдешь на связь, пока уговоришь сотрудничать, пока придумаешь, чем платить...

— Кузнец-то у нас есть, — ответили ему.

Но радости в их лицах не наблюдалось, а это значило, что где-то здесь подвох.

— Выкладывайте, — потребовал Василий. — Он людоед? Или родной брат вот этого, к кому мы только что заглянули? Или просто криворукий? Что?

— Из дивьих людей он, Васенька, — невесело сказала Марьяша.

Понятнее не стало.

Тогда она объяснила, что у дивьих людей один глаз во лбу, одна рука и одна нога. Пока объясняла, Хохлик показывал: глаз зажмурил, руку завёл за спину и давай покачиваться на одном копытце.

— Он, типа, падает всё время, пока куёт? — спросил Василий. — Держать его надо, да?

— Кто же знает, — пожала плечами Марьяша. — Нешто мы близко подходим? Боязно, Вася. Недобрые они, дивьи-то люди, хоть и не по своей воле. От дыма их кузниц мор по земле ползёт, лихоманка. Оселился он за холмом, к нам не выходит, да и мы к нему не ходим.

— Бе-е-е, — добавил Хохлик.

— Круто, — сказал Василий, поднял брови и почесал лоб. — Окей, за холмом — это в какую сторону?

И пояснил на их немой вопрос:

— Ну так без кузнеца же никак. Кто-то же должен пойти, попросить у него грабли там, лопату, серп, гвозди, что ещё... Вот я и пойду.

— Ох, лишенько! Не боишься, Васенька?

— Да я, — пожал он плечами, — я как-то всё не могу поверить, что это по-настоящему. Так что — неа, не боюсь. И потом, у меня прививки сделаны. Может, мор этот ваш меня и не возьмёт.

Холм он обходил, однако же, с опаской. Долго шёл — сперва по правую руку тянулись поля, заросшие теперь сорной травой и дикими цветами. Там будто бы бродил кто-то в белом, плохо различимый в жарком мареве. Василий вспомнил о полуденницах из одной известной ему игры и на всякий случай ускорился. И ещё подумал, не выпросить ли у кузнеца серебряный меч — ну, мало ли.

Волк увязался за ним и наверняка пожалел. Солнце палило нещадно. Пёс бежал, вывалив язык, и то и дело норовил усесться и взглянуть на хозяина: отдохнём, мол?

Василий здесь отдыхать не хотел.

Они миновали небольшой сад, тоже давно заброшенный, где какие-то деревья засохли и стояли голые, тёмные, а вишни пустили густую поросль, так что и дорожек не осталось. Опять вышли на широкий луг и, пройдя по нему, наконец обогнули холм и вернулись к воротам. Марьяша, Хохлик и Мудрик сидели тут же, на камнях у родничка, в ивовой тени. Волк немедленно потрусил туда, к воде.

— Ну что, Вася? — с тревогой спросила Марьяша. — Шибко страшный он?

— Да я откуда знаю, — пожал плечами Василий. — Нет там дома никакого. Он точно в той стороне живёт?

— А у него не дом, а землянка, землянка, — сказал Хохлик. — Я видывал.

Он почти сразу о том и пожалел, потому что общим решением его отрядили показывать дорогу. Шёл, втягивая голову в плечи и боязливо переступая копытцами, и мягкая его шерсть то и дело вставала гребнем вдоль хребта.

Василий шагал следом и жалел, что Волк в этот раз его не сопровождает. С Волком он чувствовал себя увереннее, самую малость.

— Да вон, вон, в холме чернеется! — указал пальцем Хохлик, оборачиваясь. — Туда тебе надобно.

И заскакал прочь, поднимая пыль. Так нёсся, что наверняка поставил рекорд. Василий даже присвистнул.

Он и землянку-то эту не сразу разглядел, прошёл мимо раза три, пока не сообразил, что смотрит на стену, обросшую землёй и травой, где вместо двери — провал, обрамлённый жердями. Длинные стебли, клонясь в стороны, почти закрывали его.

Василий постоял немного, набираясь решимости. Потом машинально протянул руку, чтобы постучать, и понял, что стучать-то особо и не во что.