Маю подольстилась, нежно обняв Макса:

— Хватит дуться. Хватит. Я решила стать твоей женой и хочу ей быть, а не вечно ожидать чего-то невестой!

Максимилиан тяжело вздохнул. Они оба обладали трудными характерами, ни один из них не любил идти на уступки первым, но сейчас смягчением и упорством Маю стоило воспользоваться, поскольку любые другие прелестницы миров уже нисколько не интересовали Макса, он понял за время разлуки.

Паола даже растерялась от того, что какой-то анамаорэ счел ее интересной.

«Никаких потусторон…» — ее мысль оборвалась на полуслове.

Перерождение произошло столь легко и естественно, что Паола сообразила: теперь она лично это самое неведомое.

Конечно, и речи не стояло, чтобы объявить правду бывшим сестрам и прочим родственникам, хотя Лукас и сказал, что рано или поздно Ванесса, плотно общающаяся с царевичами, также станет анамаорэ.

Паола полюбила литературные вечера и актерские представления, на которых замечала несколько хмурого мужчину с пронзительным взглядом из-под густых бровей, обладающего строгим очарованием — замечала потому, что незнакомец не сводил с нее глаз, и Лукас, к которому Паола бросилась за разъяснениями ответил, что этот загадочный наблюдатель — всего лишь ее тайный поклонник, коих у нее будет множество.

Тамико дивилась — Марину Лукас ловко вручил Мареку, Кацуо опекала Агнес, а на Паолу Лукас как будто не имел планов, позволяя ей без ограничений познавать обычаи анамаорэ.

Однако, новые знания и развлечения интеллектуального толка кружили Паоле голову намного сильнее перспективы непонятного романа, и Паола предпочитала делать вид, что попросту не замечает пристальное внимание Оливера.

— Не бойся, милый, — Магнусова привычка говорить, сладко растягивая слова, используя уменьшительные ласковые обращения, иногда сильно раздражала Лукаса, — мой народ прекрасен и не причинит вреда твоему! А если мы совсем надоедим вам, то уйдем, как не было, оставив вам легенды-воспоминания…

Лукас поморщился:

— Опять ты за свое. Хочешь оставить нас без детей, прикормил их своей дурманящей заразой!

Число жрецов и жриц, доносящих страждущим божественную волю, росло.

Изменчивый Магнус теперь редко показывался простым поклонникам лично, предлагая желающим перерождение в новом качестве — существом нового образца стал Леон, чувствующий себя отменно.

Магнетическая аура и сексуальность Леона не только не отпугивали анамаорэ, искушенных в плотских удовольствиях, но и наоборот служили им вожделенным примером.

Магнус только потирал руки, предвкушая ведомые ему одному радости.

Анеля, изящная танцовщица, задорный игривый колокольчик…

Почему в твоих васильковых глазах поселилась грусть, твой смех не слышен на публике, и отчаяние сквозит в твоих жестах?

Конечно, Флавиан, постоянно навещающий родителей, не мог обойти вниманием появление во дворце Паолы. И так как Паола не сильно возражала, иногда Флав подменял Лукаса, сопровождая юную царевну.

Жадный взгляд Оливера, с которым Флав как-то сцепился как раз из-за Паолы, Флав заметил сразу и провел параллели. Причины печалей Анели становились очевидными.

Флавиан негодующе восклицал, размахивая руками и обращаясь к Лукасу:

— Оливер снова мечтает подкатить к Паоле! Мне…это… Это не нравится!!

Бровь Лукаса ехидно приподнялась.

— Ревнуешь?

Флавиан кипятился:

— Да хоть так!

— Мы с ним говорили. Расслабься. Красота Паолы всерьез свела Оливера с ума, но на этом плодотворное общение не построишь. Пусть он перебесится и сам все поймет.

Флавиану было нечего возразить. Сам он, несмотря на ревнивое беспокойство, романтических чувств к Паоле уже не испытывал. Просто о ней заботился, не считая Оливера достойным мужчиной.

У анамаорэ толком не было времени, только процессы текли, плыли, бежали, видоизменяясь и сплетаясь. Существовал общий договорный курс, делающий подобие сроков возможным.

Жившие в личном прошлом или будущем хоть иногда обязывались приводить их к согласованному настоящему.

Умудренный опытом, но сияющий лучезарной красотой юности Лукас втолковывал богу, гипнотизирующе глядя огромными сапфировыми глазами:

— Ужас стал много ужаснее, обратившись легендой, оставшись полувыдумкой даже в нашей немеркнущей памяти. Необходимо признать: тебе тесно здесь. Все эти жрецы, культ — просто разминка. Ты по-настоящему не разгуляешься в чужих условиях. Так будь же богом в полную силу!

Магнус покачал головой:

— Милый Лу, тебя расстроит, если я возьму подопечных и уйду в никуда…

Лукас торжествующе улыбнулся:

— Ты очень любишь нас, очень. Так, что твоя любовь мешает твоему росту. Все твои нынешние подданные — анамаорэ. Анамаорэ они были, ими и останутся, пока живо осознание. Разве тебе, могущественному, не под силу создать принципиально новых существ? Оставь нам культ, он вписывается в наши традиции удовольствий, неги и счастья. Сделай жрецов проводниками, а не пешками, дай им больше самостоятельности. Жрецы справятся, а ты сможешь спокойно уйти, — звучный голос Лукаса лился рекой, проникая в самую сущность. Он был мудр и прав, бесспорно. — Бог не правитель, чтобы постоянно маячить на виду. Тем более в старом, давно сложившемся, законсервированном мире. Оставь нам наши игры, мы еще не доросли до большего, и твори свои!