Общение с Паолой у него не складывалось, а с Анелей напрягало.

Живя в доме Жизели, Оливер все чаще замечал потрясающую собранность Жизели в невзгодах, дающую уверенность: любое дело ей по плечу.

Жизель не запрещала Оливеру бурно переживать происходящее, но являлась амортизирующим щитом, которым хотелось закрыться от вещей слишком трудных.

Пожалуй, Оливер был рад этой продолжавшейся, несмотря на объявление о «разрыве отношений», стабильности — Жизель прямо пояснила, что не отпустит его. Сейчас Оливер не хотел уходить, намеренно выдумывая дела, требующие их совместного участия.

Опустив подбородок на переплетенные пальцы, Лукас делился опасениями с женой, с неизменным любопытством внимающей его речам:

— У Маринки все просто, там и думать нечего. А вот твою дочку, как ни прокрути, ожидают веселые деньки…

— Что такое?! — Тамико напряглась.

— Макс. Его нервы, как струны. Это плохо кончится. Уже плохо.

— С чего бы? Они помирились и ждут Церемонию, чего он нервный-то?

Лукас не желал уходить от аллегорий:

— Маю играет с огнем. То ли она безнадежно глупа и не понимает, что пляшет на крышке кипящего котла, то ли это все ей безумно нравится. Мне же придется разгребать противоправные нарушения.

Перед мысленным взором Тамико проплыли моменты, когда Маю говорила, что Макс был с ней груб.

— Насколько серьезные?

Лукас вздохнул:

— Минимум, он ее где-нибудь запрет. Максимум, его любовь обратится ненавистью и желанием сделать непокорную женщину своей раболепной игрушкой. Кажется, Магнус когда-то проделал это с нами, за что и поплатился в глобальном смысле. Но я абсолютно не уверен. Возможно, все было ровно наоборот…

Тамико испугалась:

— Это можно как-то предотвратить?

Лукас мотнул головой:

— Неа. Слишком много его кровушки Маю выпила. Можно только смягчить. А если она будет жаловаться, любой из нас, его братьев, встанет на сторону Макса. Я тоже.

Тамико обуяла решимость:

— А если я пойду и поговорю с ним?

— Лишь упрочишь его желание так поступить. В конце концов, Маю получит урок обращения с огнем.

Тамико хотелось выругаться, но сквернословие не было в почете у анамаорэ, и Тамико создала и с грохотом лопнула немного материи, чтобы хоть как-то сбросить возникшее напряжение.

Лукас продолжал меланхолично всматриваться в будущее.

Эротичность, точно надпись на песке, смытая волной, покинула общение Анели и Оливера.

Анеля с тоской понимала, что романтические отношения с высоким темноволосым мрачноватым Оливером опять остались в далеком прошлом.

В то же время их дружба, противоречивая и странная, сдобренная изрядной порцией влюбленности, оставалась в силе. Оливер берег чувства Анели, скрывая обстоятельства, занимающие его мысли и лишающие покоя его чувствительную душу.

Расставание с Жизелью не состоялось — Жизель заявила, что пока «не отпускает» Оливера, одновременно давая Оливеру право на свободную жизнь. Беда заключалась в том, что аналогичное право Жизель хладнокровно оставила за собой и вовсю им пользовалась.

Оливер не представлял, зачем именно Жизель встречалась с Леоном — экзотичным не-анамаорэ и высшим жрецом Магнуса в полном расцвете сил — и ревниво додумывал, что причина их свиданий однозначная. Жизель пользовалась служителями бога раньше, что могло остановить ее теперь?

Оливер ощущал, что лишается привычной опоры в душе. В отличие от напоказ веселой Анели, мечтавшей обнять его и присвоить себе навсегда, Жизель расчетливо распоряжалась их отношениями.

Она еще больше работала, стала чаще посещать различные официальные вечеринки, не предоставляя Оливеру шансов побыть вдвоем и мягко ускользая из его рук.

Оливер с необычайным воодушевлением вспоминал дни, когда всем, что Жизель хотела, был он, и Жизель вовсе не стеснялась демонстрировать свои намерения.

Маю не входила в число лиц, чей характер Лукас должен был представлять назубок, но интуитивно он угадал возможную причину ее поведения.

Обладая живым холодным умом и незаурядным любопытством, Маю, в сущности, ставила над возлюбленным бессознательный эксперимент, определяя пределы, до которых Максимилиан мог бы дойти.

В целях этого изучения Маю была готова даже пожертвовать собой — ярость и страсть не были тем, чего Маю боялась, благо она считала отвагу и рассудительность своими лучшими друзьями.