Все еще глядя на небо, я задумалась, какое бы слово написать первым в новом году. «Авангард»? «Рассвет»? «Променад»? Или, может, «пожелание»?

Я перебирала все больше разных слов, но ничего, что совпало бы с моим нынешним настроением, не находилось.

Я все думала, а ветер с моря все вытанцовывал с моей челкой медленный вальс. Этот мягкий и теплый ветерок доносил до меня из морских просторов лишь самое прекрасное. А ведь говорят, что когда-то море плескалось прямо перед храмом Юи-Вакамия…

В храмовый дворик прибыла большая семья с ватагой галдящих детишек, и я медленно открыла глаза. Жалобные, точно детский плач, крики чаек донеслись до моих ушей. Почему-то именно от этих криков у меня вечно сжимает сердце.

Сев на автобус у вокзала, я поехала домой, но вышла немного загодя — у синтоистского храма Дзюнисо. А оттуда прогулялась вдоль ручья Татиараи до горной тропы Асахина, свято надеясь, что хотя бы в этой глуши не увижу туристов. Увы! Прямо навстречу мне жизнерадостной вереницей, да еще и разряженные под новогодних чертей, со склона спускались мужчины и женщины — любители побродить по горам.

Родник Татиараи — «ручей омовения меча» — входит в «пятерку чистейших ручьев Камакуры». А назвали его так после того, как один из могучих самураев древности порубил здесь немало врагов, а затем омыл свой клинок от крови в здешней воде.

Сполоснув для начала руки, я зачерпываю воду в ладони и глоток за глотком выпиваю все до последней капли.

Как ни жаль, но на сегодня из «пяти чистейших ручьев», пригодных для питья, осталось лишь два: этот и еще один, Дзэни-Араи, в котором, судя по иероглифам, отмывались какие-то деньги.

Достав из сумки пластиковую бутылку, я вставляю в ее горлышко стебелек бамбука и наполняю ключевой водой до краев, чтобы унести домой.

Каждый год моего детства Наставница приводила меня сюда. И даже она не могла точно сказать, сколько лет — а то и столетий — свою первую новогоднюю воду семья Амэмия пьет только отсюда.

А на следующий день я наконец решилась на то, чего не делала уже несколько лет. Мне вдруг захотелось растереть тушь в «новогодней» воде и понять наконец, какое же слово составят мои первые в этом году иероглифы.

Итак.

Молясь про себя о том, чтобы этот год был удачным, я аккуратно раскладываю вокруг себя инструменты для письма и подушки для сидения на полу. Достаю из сумки пластиковую бутылку, наполняю родниковой водой крошечный калабас. Эту тыквенную бутылочку для соевого соуса расписывал тот самый Ёкояма Рюити, который когда-то жил напротив «Старбакса». В нашем семействе этого мангаку все обожали, и на кухне хранится полная коллекция из сорока восьми соусниц с портретами его героев, которую собирали годами. И, уже оттуда подливая каплю за каплей в тушечницу, старательно растираю по камню черный брикетик.

Сегодня — в кои-то веки — я пишу не для кого-то, а для себя. По роду своей профессии мне приходится постоянно перевоплощаться в чужие слова и буквы. Не хочу себя перехваливать, но такого рода имитациям я научилась неплохо.

Тем не менее, как должен выглядеть мой собственный почерк, я понятия не имею. Точно так же в моем теле течет моя собственная кровь, но где бы я это тело ни поцарапала, никаких объяснений (вроде формулы ДНК), чем же именно она отличается от всех остальных, я еще ни разу не обнаруживала.

У Наставницы собственный почерк был. Почему я и не снимаю со стены на кухне лозунг, написанный ее рукой. В тех знаках и по сей день чувствуется ее дыхание.

Сколько бы подобной работы Наставница ни выполняла, она никогда не теряла себя. Сохраняла свою манеру и стиль до самой смерти. Даже когда ничего не осталось от ее тела, душа внутри написанных ею строк живет рядом со мной до сих пор.

Набираю в волосяной кончик побольше туши и, опустошив свое сердце, медленно опускаю кисть на бумагу.

Весной ешь горчинку, летом — кислинку, осенью — пряность, зимою — жиры…

Внезапно на бумаге появляются ровно те же слова, что когда-то писала Наставница.

Закончив последний знак, рука моя взмывает — легко и беззвучно, как тарелочка инопланетян в небеса. Мои легкие наполняются свежим воздухом. Кажется, лишь на миг, но мне все-таки удалось достичь Абсолютного Му?

Но нет. Чего-то недостает. То ли тяжести в основаниях букв, то ли четкости линий, то ли… ощущения жизни? В общем, что-то принципиально не так. Но такова моя нынешняя реальность.