На всем пути к месту казни Эли оставался спокоен. Он сказал раввину: «Я не должен ничего ни одному человеку. У меня не осталось долгов». Накануне вечером он попросил исполнить последнюю просьбу: написать прощальное письмо Надие.

В мрачном полицейском участке, выходящем окнами на площадь Эль-Марга, Когена провели в маленькую комнату, в которой стоял грубый деревянный стол. Там он и написал свое последнее письмо. Так как ему не разрешили писать на иврите, Эли писал по-арабски.

«Моей дорогой жене Надие и моей дорогой семье. Я прошу вас оставаться мужественными. Я умоляю тебя, Надия, простить меня. Я прошу тебя заботиться о себе и о детях, а также проследить за тем, чтобы они выросли настоящими людьми. Следи за собой и ни в чем не отказывай детям. Оставайся в хороших отношениях с моими родными. Я хочу, чтобы ты еще раз вышла замуж, чтобы дети не росли без отца. В этом вопросе я даю тебе полную свободу. Я умоляю тебя, не трать время, оплакивая меня. Всегда думай о будущем. Я посылаю тебе мои последние поцелуи, так же как Софие, Ирит, Шаулю и всем моим родственникам.

Всем вам мои последние поцелуи и шалом.

Эли Коген 18.5.1965.»

Под молчаливыми взглядами сирийцев осужденный внимательно перечитал письмо и показал его охранникам. Затем, взяв чистый лист бумаги, Коген переписал письмо, на этот раз на французском языке. Он не мог смириться с мыслью о том, что его последние слова Надия прочтет по-арабски.

Перед выходом на площадь раввин Андабо прочитал последнюю молитву «Ш'ма Израиль»: «Услышь, о Израиль…»

Его голос слабел и скоро совсем затих. Сирийцы нетерпеливо вытолкнули Эли на улицу.

Центр площади освещался гигантскими прожекторами. Тысячи мужчин, женщин и детей пришли посмотреть на казнь.

Предупрежденные по радио, вот уже несколько часов люди стекались сюда со всех концов Дамаска. Беднота из старого города смешалась с прекрасно одетыми горожанами из фешенебельных современных кварталов. Многие женщины были в украшениях и дорогих мехах.

Стояла полная тишина. Слышно было только шарканье ног. Толпу окружали сотни вооруженных полицейских и солдат. Они стояли по стойке смирно, отгороженные от людей рядами колючей проволоки. Кроме них в толпе находилось множество сотрудников спецслужб в гражданском. Караулы были выставлены повсюду: на крышах домов, у входов в гостиницы, даже у канализационных люков. Сирийцы боялись мщения израильтян.

Отказавшись от помощи сопровождавших его офицеров, Эли поднялся по деревянным ступенькам на платформу, где он должен был принять смерть. Многочисленные журналисты и телеоператоры, которым было разрешено расположиться рядом с платформой, говорили, что лицо Эли было бледным, но спокойным.

Городской палач Аббу-Салим, гигант с огромным животом и пышными усами, обернул осужденного в традиционное белое одеяние. Он не стал развязывать ему руки, которые связали перед выходом из полицейского участка.

Палач предложил Эли маску, которая закрыла бы ему глаза. Движением головы тот отказался, как это сделали убийцы лорда Мойна, чью казнь Коген видел собственными глазами двадцать один год назад. Журналисты услышали, как Эли читает молитву на иврите.

В следующее мгновение все было кончено. Эли Коген умер.

Большой лист бумаги с перечислением его преступлений, напечатанный по-арабски, был прикреплен булавками к белому мешку, в который был обернут труп.

В течение следующих шести часов тысячи и тысячи сирийцев прошли мимо висящего тела. Телевидение Дамаска вновь и вновь прокручивало сцены казни, перемежая их показом военных парадов. Громкоговорители по всей стране сообщали, о подробностях драмы.

После этого веревка была перерезана и тело отвезено для захоронения на еврейское кладбище.

В Израиле в каждой синагоге были проведены службы за упокой души погибшего. Главный раввин вооруженных сил страны провел службу в квартире Надии Коген. Давид Бен-Гурион возглавил марш протеста по улицам Тель-Авива. Во всех городах и поселках страны улицы, парки и леса были переименованы в честь Эли Когена.

Надия Коген наблюдала по телевизору, как палач накинул веревку на шею ее мужа. Она пыталась покончить с собой, но врачи спасли ее жизнь.

Позднее, когда иностранные журналисты спросили Надию, а стоило ли все таких жертв, она ответила: «Мое правительство сделало для одного из своих разведчиков больше, чем в такой ситуации сделало бы правительство любой другой страны». Надия получила последнее письмо Эли и полностью выполнила волю своего мужа, за исключением пункта, касавшегося ее вторичного брака. Она хранит это письмо по сей день.

На скромной церемонии, на которую собрались сотрудники Моссад, чтобы почтить память своего погибшего коллеги, с коротким словом выступил Меир Амит, заменивший к тому времени Исера Харела на посту начальника израильской разведки. Он сказал: «В нашей работе бывают моменты, когда следует помнить о том, что человеческие возможности ограничены. Для Эли не было ограничений. Он был бескорыстный идеалист. Он всегда стремился сделать больше возможного. И поэтому он пошел дальше всех нас. Эли был самым великим, лучшим из нас».

Когда в Моссад решался вопрос, куда послать Эли Когена, предполагалось, что эффективнее всего он сможет работать в двух странах, являющихся самыми большими противниками Израиля: Сирии и Египте. Однако Египет пришлось исключить, поскольку это была родина Когена и там его могли разоблачить. Оставалась Сирия.

Эли не знал и еще одной весомой причины, по которой его не послали в Египет: там уже работал другой сотрудник Моссад — еврей немецкого происхождения Вольфганг Лотц [33] .