— Знаешь, Солджер, — она отвернулась от раковины и прислонилась спиной к стойке, скрестив руки на груди, — ты мог бы просто сказать «спасибо».

Я коротко рассмеялся и кивнул.

— Спасибо.

— Ты не против, если я спрошу, почему сегодняшний день так плох?

Я быстро обнаружил, что Рэй разделяла с сыном то же самое качество, не допускающее никаких фильтров, и мне это понравилось. Это был как глоток свежего воздуха, когда все вокруг, казалось, ходили по яичным скорлупам. Никто не знал, как себя вести и что говорить, а Рэй и Ною было просто все равно. Они просто говорили все, что у них на уме, и это было приятно.

Я прикусил губу, размышляя, хочу ли я вообще говорить об этом вслух, когда сегодняшний вечер и так был таким приятным. Не испорчу ли я все, если позволю этой настойчивой черной туче нависнуть над нами? Но Рэй так настойчиво следила за каждым моим движением своими мягкими, большими зелеными глазами. И я чувствовал, что не могу от этого убежать. Чувствовал, что не хочу этого.

— Сегодня умер мой лучший друг, — признался я. — В ту же ночь, когда меня арестовали. Десять лет назад.

Рэй на мгновение задержала на мне взгляд, ничуть не удивившись такому признанию, а затем кивнула головой, что говорило о том, что она уже знала об этом, но как-то забыла.

— Мне очень жаль, — тихо сказала Рэй. — Это, наверное, отвратительно — делить свой день рождения с таким ужасным воспоминанием.

— Честно говоря, — рассмеялся я, борясь с собой, — это не первое ужасное воспоминание. Но это определенно худшее, и да, это действительно отстой.

Рэй сжала руки в кулаки, прежде чем пролепетать:

— Ты действительно его убил?

Она тут же покачала головой и быстро повернулась на каблуке, снова повернувшись лицом к раковине.

— Знаешь что? Нет, неважно. Не отвечай.

Я сглотнул, позволяя войне начаться в моей голове. Я знал Рэй и Ноя всего несколько недель. Они были моими единственными друзьями в городе, и мне нравилась наша связь, которая, казалось, строилась на честности и отсутствии осуждения. Но признание, подобное этому, было тяжелым. Оно могло быть одновременно разрушительным и освобождающим, и что мне делать, если единственные друзья, которых я обрел, решат, что больше не хотят меня знать? Что мне тогда делать?

«Я не мог ожидать, что ей — или кому-либо — будет все равно, но что, если она просто смирится с этим?»

«Или она могла бы просто поискать мое чертово имя и выяснить это сама».

«Но разве не лучше было бы услышать это от меня?»

И с этой мыслью я со свистом выпустил воздух из легких и, убедившись, что мой голос звучит тихо — слишком тихо, чтобы Ной мог его услышать, — сказал:

— Его смерть была результатом того, что я сделал, но, нет, я не убивал его намеренно.

Рэй отвернулась от раковины и подняла на меня свой зеленый взгляд. Ее глаза были такими добрыми, такими яркими, и я готов был поклясться, что знал их откуда-то, но не мог понять, откуда.

— Значит, ты на самом деле не убийца?

Я покачал головой.

— Несмотря на то, что некоторые люди хотят в это верить, нет, я не убийца.

Рэй глубоко выдохнула, ее щеки окрасились в глубокий цвет с намеком на смущение, когда та кивнула.

— Вообще-то я это знала. Погуглила о тебе некоторое время назад. И знала, что ты был осужден за непредумышленное убийство, но… ты знаешь… люди скрывают такие вещи, и…

— Не в этом случае, — сказал я ей, ободряюще улыбнувшись.

— Но все равно странно, что парень, который кого-то убил, стоит у меня на кухне, — обвела взглядом небольшую комнату Рэй, а затем снова опустила глаза на меня. — Кажется, что должно быть страшнее.

Я скрестил руки на груди и ухмыльнулся.

— Ты хочешь сказать, что я тебя не пугаю?

— Ну, а ты хочешь причинить мне боль? — спросила она почти с вызовом.

Я покачал головой.

— Нет. Я не хочу никому причинять боль.

— Значит, нет, ты меня не пугаешь.

Я прищурился и попытался заглянуть в свое прошлое, в то время как дежа вю пронеслось по мне, как чертов товарный поезд. Где я уже имел подобный обмен мнениями? И почему не мог вспомнить, если этот момент казался мне таким знакомым?

Рэй достала из холодильника коробку и открыла ее, обнародовав торт идеального размера для троих. Вид его вызвал у меня те же эмоции, что и год назад, когда Гарри подарил мне кусок пиццы на мой тридцатый день рождения.

«Боже, это было всего год назад?»

Меня вдруг осенило, что такие парни, как я, могут быть окружены хорошими людьми. Людьми, не связанными кровным родством. Людьми, которые сделали выбор, чтобы узнать меня и полюбить меня, просто за то, что я был самим собой, несмотря на все то дерьмо, за которое меня осудили.