Давид видел много смертей, хоронил множество виверн и драконов, видел, что жестокие люди могут делать с ними и с ним самим, но сейчас ему было, как никогда, больно и картины ужаснее Давид представить не мог.

Увидев его взволнованный взгляд, Адам ободряюще улыбнулся.

— Я поправлюсь! А если и нет, я прожил дольше таких же, неправильных… Я стану посмертно известным художником и где бы ни оказался потом, буду счалив.

— Я уверен, ты поправишься. — Твердо сказал Давид.

Слабый голос Адама заполнил покои лазарета:

— Я счастлив, что мы подружились. Никогда не думал, что, если найду друга, это будет капитан команды, популярный мальчик и парень самой крутой девочки, — Адам усмехнулся, — ты как из книги.

В зеленых глазах Давида, похожих на бескрайние луга, воцарилось спокойствие. Но под ними бушевал шторм.

— Ты был мне отличным другом, — продолжил Адам, — пока многие смелись надо мной, унижали, желали смерти… я неправильный, а ты… вы все, вы приняли это.

— Не прощайся, — чуть слышно попросил Давид, — не смей этого делать.

Мягкий взгляд Давида стал серьезным. Адам читал в них боль и надломленность. Маленький мальчик по имени Давид, скрывающий шрамы и синяки под длинными кофтами, защищающий драконов самим собой, сейчас сидел перед ним.

Они были всего лишь детьми. Разбитыми, раненными судьбой. Отравленными чьим-то неведомым выбором и непомерными для своего возраста решениями. Может, сгорая от ночных кошмаров, легче однажды понять друг друга?

Пытаясь отвлечь, Давид рассказывал Адаму про занятия, про стрельбу и летний чемпионат, на который дедушка снова непременно достанет им билеты. Что в библиотеке дедушки появились новые книги, которые Адаму бы стоило почитать. Про то, как пригласит его однажды на первый чемпионат своей команды и придет на первую выставку, где все картины кисти Великого Адама К. Хьюза. С болью в теле и хрипом Адам смеялся.

Вдруг Адам задрожал. Он сполз вниз, жадно глотая чистый воздух. Давид спустился следом, чтобы поднять друга. Адам резко схватил его за руки, с трудом умудряясь удержаться.

Давид нервно сглотнул слюни, боясь произнести хоть слово. Он с ужасом рассматривал теперь тощее тело Адама, впалые серые глаза, лишенные блеска, светлые кудри, прилипшие к вспотевшему лицу. Если от этого бледного лица вообще хоть что-то осталось кроме глаз. В его глазах бушевало море у берегов Ирландии и чайки, пикируя вниз, разлетались на частички смерти.

С трудом подбирая такие нужные слова, Адам произнес сквозь слезы то, что обухом ударило Давида по голове. Адам думал, что готов принять свою участь, ведь с детства ему твердили, что он не доживет до шести, четырнадцати…

— Я не хочу уходить! — Адама трясло от холода. Он резко сжал в объятиях Давида, впивая в пиджак когти и прижал к себе, цепляясь за друга, как за ткань мироздания, пытаясь не упасть. Давид застыл. — Я не хочу уходить! — градом пуль отлетало от стен.

Вскоре Адам обмяк в его руках, и Давид помог ему снова сесть в кровать.

Когда вернулась целительница, Давид отправился обратно в их общую комнату. Давид замер на пороге, наблюдая за нарисованным драконом на стене. Дракон мирно спал, подергивая во сне огромными крыльями. Он сопел и из пасти его шел легкий дым.

На столе лежали недочитанные книги. На мольберте был только покрытый первым слоем краски холст. Небрежно повешенные на стул вещи. Свернутые эскизы и разбросанные черновики. Все застыло в немом ожидании хозяина.

— Останься, — прошептал Давид в пустоту комнаты и слезы скатились по его щекам.

Лес никогда еще не был так безмолвен.

Тяжело дыша, отвергая любую пищу, отвергая любую магию, оборотень встал. Его голову, измученную болями, успокаивал легкий звон колокольчиков. Он звал его к себе, в теплую и уютную оранжерею, прочь от стен лазарета.

Адам шел, ведомый чувством, знающий то, о чем остальные лишь думали. Все свои силы он тратил на то, чтобы дойти.

Он вышел в теплое утро на улицу. Ветер терзал изнуренное бессонными ночами лицо. Адам дошел до оранжереи и упал. Он слышал щебетание проснувшихся птиц, слышал шелест и перешептывания травы. И все, что он мог, это вцепиться в землю когтями и ползти.

Он прижался холодным телом к огромной теплой вазе. В ней, извиваясь, росли живые ирисы. Они тянулись к Адаму. Сквозь шум мира из тишины леса Адам услышал пение тысячи сверчков.

Адам вытянул руку и направил все свои силы, всю магическую суть на одно заклятие, которое тренировал годами. Из рук Адама пророс ведьмин цветок. Чтобы сдержать крик, Адам прикусил губы до крови, но не опустил руку.

Перед ним появилась белоснежная сова. Адам рассмеялся, захлебываясь в подступившей крови. Фамильяр забил крыльями, разминая их. Как давно он ждал этого дня. Вдруг он встревожился, кинулся к Адаму. Он накрыл своего ведьмака крыльями, излучая тепло. Сил сделать что-либо еще у Адама не оставалось. И фамильяр, точно прикованный, не мог позвать на помощь. Лоб Адама покрылся трещинами, их пробили маленькие стебельки.