И все же сердце его билось медленно и спокойно. Черная магия мерно струилась по венам. Ванда слушала это биение, и ее сердце начинало биться в такт. Казалось, прикасаясь к его спине, утыкаясь лицом в плечо, она отдает Парцифалю всю свою боль, чтобы этой ночью, впервые за несколько дней, уснуть.

Сигве Селланд сидел поодаль от остальных. Он все время с досадой думал, что забыл в комнате леденцы. А они в этот раз у него с шалфеем, черемухой и облепихой. Он бы мог раздать их остальным, и тогда бы, Сигве был уверен, им бы стало чуточку легче, печальные глаза посветлели бы, а губы дрогнули в улыбке. Но вот досада, совсем замотался и забыл.

А еще он тоже думал об Адаме. Он его плохо знал, и даже не обращал внимания, оборотень там или нет. Как учился Адам, он вспомнить не мог. Сигве злила смерть Адама: это заставило всех расстроиться и ходить грустными, это изменило все в выстроенном распорядке дня.

Ну и, кончено, Сигве очень сочувствовал Уэни и не мог даже представить себя на ее месте. Попытался, но ничего не вышло.

Мюге Кираз, кончено, была лично знакома с Уэни и видела ее сына, общалась с ним. Но уроков у Адама не вела. Мальчик показался ей хорошим, но замкнутым, что, думала Мюге, было не так уж удивительно. Смерть ученика в стенах Академии, как факт, случившийся, обрушившийся на ее голову, пугал Мюге. Первый раз в жизни она столкнулась со смертью ребенка и не знала, что думать, что теперь говорить.

Винцент хотел многое сказать, но не находил слов. Он смотрел на своих профессоров: сильные светлые и темные маги, талантливые дети — практически всех из них он выучил в стенах этой школы, они испуганно и преданно, как в свои тринадцать, ловили каждый его шаг, каждое слово.

Как бы он ни был убежден Гаспара, что его взяли из-за просьбы Ванды и только из-за нее держат среди учителей, он глубоко ошибался. Винцент никогда не упустил и не отпустил бы чародея с редчайшим даром — обращаться в животное. Ванду, обладающую частой способностью, он и взял, только испугавшись, что без нее Гаспар, не желавший идти в учителя, покинет Академию. И только потом оказалось, что они оба отличные учителя.

За свою способность и глубокие знания места получили и Рене с Джасмин. Но, если Рене согласился сразу, то Джасмин отказывала директору Академии десять лет.

Сигве поражал Винцента. Он отличался от других, словно жил в другом пространстве, отеленным легкой, неуловимой материей. Он знал все о горных породах, о земле, и пусть плохо учился на остальных предметах, здесь он блистал. Когда Сигве вдруг пришел пробоваться на место, другие, казалось бы, более сильные кандидаты, отпали сразу. Что-то было в нем идеальное для коллекции.

Мюге Винцент выбрал за ее заслуги в спорте, в стрельбе и плавании, она идеально подходила. Винцент долго наблюдал за ней, подбирая замену. Мюге была удивлена такому предложению, но думала отказаться, пока не приехала на остров, посмотреть. Остров Туле влюбил ее в себя.

Только Оливия и Уэни не были приняты ни за способности и знания. Оливия работала в обычной человеческой школе учителем химии, потом стала директором, вышла замуж за обычного человека и жила спокойно. Винценту очень хотелось узнать, как бы она соединила свой опыт, и есть ли разница в преподавании в таких разных школах. Но Оливия упорно отказывалась, пока ее муж и сын не погибли в аварии. В тот день, похоронив родных, Оливия пришла к порогу кабинета Винцента.

Уэни была принята, чтобы провести эксперимент.

— Простите меня, — только и смог сказать Винцент. Его голос отлетал от стен глухим отзвуком давно забытой речи.

Профессора удивленно смотрели на директора, тревожась за него. Винцент Вальден, бледный и поникший, казалось, еле держится за воздух.

— Вам не за что извиняться, — профессор, сказала Оливия. Остальные согласно кивнули.

Винцент хотел выкрикнуть ей в лицо: «Я подвел их!». Он хотел кричать, пока связки не порвутся, но лишь спокойно ответил Оливии легкой, слишком острой улыбкой и сказал:

— Всегда есть за что.

Винцент чувствовал себя так же, как триста лет назад. Он стоял перед всеми — маленький и испуганный, одинокий и бесконечно ранимый, погрязший в липком чувстве вины.

— Простите меня. — Повторил Винцент.

Они многое хотели обсудить: дальнейшие планы, похороны, но продолжали молчать. Никто не решался больше заговорить, как будто мысль, облаченная в слова, могла разрушить всю реальность.

Все уроки были отменены. Ванда нашла Оливию Ульвен в пустом кабинете. Оливия сидела на краю парты, неровно теребя в руках носовой платок.

— Мы вас везде ищем, — обеспокоенно сказа Ванда.

Оливия Ульвен напоминала потерянного, запуганного щенка. Совершенно маленькая рядом с ней, Ванда теперь казалась намного больше.

— Ох, Ванда, не только Джасмин с Гаспаром уходят, но и профессора Реген и Вальден, ни с того, ни с сего, просто решили уйти. Сигве уходит…Мюге… — Оливия попыталась выпрямиться, но снова согнулась под тяжестью разочарований, — как же я буду? Останетесь только ты и Рене. Ох, милая, оклемаемся ли к сентябрю? Как же мне быть? Я не умею так, как профессор Вальден, искать людей и…