— Не совсем, — ответил Торми. — Ты изобразишь точно такого же заинтересованного жениха. Противоборство интересно, тем более с атровцем. Это отвлечет гостей от моей персоны.

— Нам нужен кто-то, хорошо знающий город и тех, кто там живет, — проворчал Марк, сжимая мои пальцы.

— У меня есть такой друг, и я уже написал ему. Он нас встретит в порту.

— И кто же это? — спросил Смайл.

— Лорд Маир Арнэ.

— Хорошо, — кивнул Смайл. — Тогда пусть каждый ещё подумает над планом, и постепенно отшлифуем его до мелочей.

— На месте будет ясно, — сказал Марк. — Всем доброй ночи.

Мы зашли в каюту и сразу легли. Почему-то я утомилась больше обычного, и Марк, нежно меня обняв, тихо сказал:

— Подождем с проявлением чувств, Габриэль. Тебе нужно поспать. Не против?

— Только если ты не против голодать, — слабо улыбнулась я. Казалось, на корабле будет не слишком приятно спать, но покачивания, наоборот, настраивали на сонный лад.

— Спи, котенок.

— Мое солнце, — отозвалась я, закрывая глаза. — Добрых снов.

…Зимний лес, голые сосны как струны. Я иду против ветра и не могу разглядеть, что ждет впереди. Ни тропы, ни направления. Только я, снег и черные деревья. Холодно. Я иду босиком и глотаю снежинки. Тело прикрыто тонким хлопковым платьем, ни шарфа, ни шапки… И волосы обрезаны, я совсем их не чувствую.

Вот он, край. Я останавливаюсь, зная, что дальше пропасть. И путаю шаги, не понимая, сколько их нужно до гибели в белой пелене. А потом впереди появляется призрачный след и возникает дом. Он похож на Солнечное поместье, но разрушен и заброшен. Не ведая страха, я шагаю по воздуху вперед, и пурга несет легкое промерзшее тело навстречу будущему…

Северное крыло полностью разрушено, да и от южного мало что осталось. Восточное скукожилось и уменьшилось в размере, и лишь в западной части торчит покосившийся шпиль зимнего сада. Я вздрагиваю — Агна! Она тихонько касается моей руки, и я, поглядев сестре в глаза, точно знаю: это не злой призрак.

— Идем, — шепчет девушка белыми губами.

Мы шагаем-парим, и вскоре Агна устало опускается у порога.

— Иди, Габи. Это теперь твой дом. Спаси его. Верни жизнь Солнцу.

— Я не могу тебя бросить!

Её зеленое платье порвано, волосы спутались и висят унылыми безжизненными прядями. Ей плохо. Она давно мертва.

— Должна. Мне сейчас легче. Скажи ему, чтобы больше не звал. Я с мамой в лучшем мире, но, каждый раз возвращаясь в этот, чувствую прежнюю боль.

— Но почему? Разве Атра обижает тебя?

— Не она. Она.

Я резко поворачиваюсь, и вижу жуткую черную фигуру, но она тотчас исчезает, разорванная белым солнечным лучом. К дому медленно идет Марк. Ему тяжело, и я с воплем кидаюсь навстречу — любимый ранен. Красное пятно расползается под рубашкой как раз там, где должно стучать сердце. Я обнимаю его, трясу, что-то кричу…

— Прости, — шепчет он. — Прости меня, Габ… Лучше я, чем ты. Всё правильно. Теперь я с ней.

Агна встает ему навстречу, и слезы превращаются в сосульки, делающие её лицо ледяной страшной маской.

— Не-е-ет, — тянет она, словно замерзая внутри себя. — Ты не мертв ещё. Габриэль все исправит. Она изменит судьбы. Она сможет.

— За тебя жизнь не отдал, отдам за неё, — шепчет он, и вдруг падает лицом вниз.

Я бросаюсь к нему, пытаюсь повернуть, но снег засасывает тело Марка, становясь красным.

— Вернись в дом!!! — вопит Агна, и я бросаюсь вперед, чтобы успеть повиснуть на ступенях до того, как проваливается прозрачно-белая земля. И Марк, и сестра исчезают, зато черный призрак остается стоять вдалеке. Я бросаюсь вперед, лезу через развалины, и с каждым шагом чувствую, что слепну. Вот уже иду на ощупь, напарываясь на все подряд, и понимаю, что если не поспешу — умрут все.

— Габ, — вдруг говорит тихий голос. — Держись.

Я вскрикиваю — кто-то берет меня за руку.

— Кто это?

— Твой брат.

— Который?

— Ты не знаешь меня, но я знаю тебя. Идем.

— Доверяешь? — шепчет кто-то. — Доверяешь мне?

Потом мою ладонь подхватывает другая — широкая и теплая.

— Дочка, — говорит ласковый голос. — Не бойся. Я с тобой.

— Папа! — всхлипываю, тянусь к нему, но на объятья времени нет.

— Смотри… — шепчет незнакомый голос, и ко мне возвращается зрение.

Один-единственный росток — как раз там, где я поливала обильней всего. Зеленая крошка, могущая погибнуть от холода в любой момент. Я дую на листики, закрываю ладонями, но понимаю, что он умрет все равно, и знаю, что, когда скукожится и пожелтеет растеньице — замерзнет и моя любовь.