Я долго лежала на песке, и волны касались пяток. Подняться и осмотреться было необходимо, но тело почему-то ослабло и казалось неприподъемным. Провалились ли остальные следом? Или снова одна, как в кошмаре? Я представила, как волнуется Марк, и сердце защемило.

Мне надоели эти бесконечные испытания. Хотелось домашнего уюта, тепла, нежности; ужинов возле огня, прогулок по саду, дружеских встреч. Я могла бы печь пироги: с черникой, с голубикой, с ежевикой, с яблоками и вишней, с грибами, капустой и картошкой, да с чем угодно! Главное, что они были бы пухлые, ароматные, с румяной корочкой… Или плюшки с пудрой сладкой и невесомой, творожные слоёнки, солёные крендельки, которые можно есть горстями! Голод путал мысли.

Вдалеке были видны только круглые серые камни. А что, если это всего лишь отмель, и последние свои дни я проведу в одиночестве, не зная, как позвать любимого? Страхи были тут как тут, весело водили хоровод, распевая песни о несчастливом будущем. Я оттолкнула их безжалостно, и каждому ещё дала подзатыльник. Валяться в мокроте и жаждать избавления? Не уж. Действовать, искать выход!

Я встала, огляделась и решительно пошла к камням. Заберусь наверх, посмотрю, что там — наверняка ситуация прояснится. Правда, чтобы залезть на камни, мне пришлось попотеть, зато, почти сразу получилось облегчённо выдохнуть: между мной и большой землей была узкая полоса неглубоких лагун, ярким пятном выделялся лес и довольно высокие горы вдалеке. Если и остров, он был весьма большой, странно только, что в середине осени деревья до сих пор не начали скидывать листву. Я повернулась в сторону океана и долго глядела на горизонт, надеясь, что вот-вот покажутся знакомые паруса, но их не было, только звезды порой падали в безмолвные воды.

Мне пришлось ждать солнца здесь же, на валунах, потому как согласно отметинам, их не затапливало в прилив целиком. Было холодно, голодно и тоскливо, но я нарочно распевала песни, зная, что имею ужасный голос и представляя, как смешно это звучит со стороны. Когда, наконец, забрезжил рассвет, я дождалась отлива, и только тогда смогла пересечь длинную и чистую белую отмель. Что и говорить, места были бесподобные! Словно шагаешь по стеклу, и все песчинки как на подбор, а сиреневые рассветные небеса придают океану розовый блеск. И эти пляжи — бесконечные, нетронутые, манящие пробежаться или проехаться верхом. По берегу, конечно, не росли пальмы, зато хватало старых ив, а над ними возвышались макушки красных сосен.

Я отжала платье, вытряхнула песок из волос и заплела тугую косу. В таком состоянии уже не задаешь вопросов, просто следуешь за ветром, ведущим вперед, к шумящему голосами знакомых птиц лесу. Стоило оставаться в видимости для судна, но мне дико хотелось есть. Наверняка в лесу можно что-то раздобыть, хотя бы коренья выкопать или травы пожевать. На голодный желудок ожидание становится нестерпимым.

Я внимательно слушала внутренний голос, но он уверял, что бояться нечего, и вскоре обнаружились в лесу грибы. Они росли под слоем иголок целыми семьями, и я тоскливо подумала о том, что никогда не умела добывать пламя из молнии. Ни сковородки, ни кастрюли… А ведь это были прекрасные молодые маслята! С молодой картошкой они бы пошли отлично… Я одернула себя. Что за глупые съедобные мысли? Никакого супа и жареного не будет, в ближайшее время точно. Хорошо, что чуть дальше, возле светлой ольховой рощи, росли земляные груши. Я выкопала одну, вытерла платочком и принялась хрумкать. Аппетит был зверский, и я слопала ещё два больших овоща, ощутив, как напрягся живот. Теперь надо было попить, и, доверяя ветрам, я отправилась искать родник.

Шла вдоль берега, то и дело сворачивая на пляж, чтобы окинуть взглядом океан. Сайвула все не было, но ведь их вполне могло вынести на другую сторону суши. Пришлось рискнуть и, потакая жажде, углубиться в лес. По дороге я нашла хорошую палку с заостренным концом и уверенно взялась за неё. Звери, маги, монстры — пусть-ка полезут!

Пришлось лезть наверх, потом продираться через кусты акации. Но вот, наконец, до меня донеслось журчание, и я с улыбкой склонилась над светлым небольшим родничком. Судя по следам, сюда приходили пить мелкие зверушки и птицы, и я долго плескалась в холодной сладкой воде. Внутренний голос весело предложил вздремнуть, и я также весело на него шикнула. Уж точно не до сна, когда находишься один на неведомых землях.

Наверное, нужно было забраться на дерево и оглядеться. В любом случае дойти до гор возможности не было, на это требовался день, по меньшей мере. Я отыскала подходящую сосну, подвернула платье и привычно стала карабкаться наверх, проверяя каждую ветку на пригодность.

Сосна выросла самой высокой в округе, и чувствовать, как она медленно раскачивается, было страшновато, но оно того стоило. Добравшись почти до верхушки, я увидела спокойную океанскую гладь, ту самую отмель с камнями и зеленые угодья побережья. Хорошо, что я держалась крепко, ибо, обернувшись в сторону, в далекой бухте увидела наш корабль. Разволновалась, затряслась, заорала… В общем, принялась как всегда вытворять глупости. Если бы веры во мне было больше, я бы полетела к ним прямо так, упорхнув с дерева. Но сейчас, в состоянии напряженного взаимодействия с даром, прыжок мог закончиться только сломанной шеей.

Пришлось уповать на везение. Хорошо, что платье мое было коралловым, достаточно ярким для того, чтобы поставить метку. Я оторвала кусок, привязала и начала слезать. Уж Марк догадается, что красный лоскут оказался на макушке не спроста…

День выдался долгим, но я знала, что не успею. На пути был залив, и пришлось обходить его по длинной дуге, через густой, временами колючий лес. Я тихо ворчала, невинно ругалась и снова чувствовала голод. А когда стемнело, сочла за благо сделать остановку. Наверняка Сайвул будет стоять на месте, ведь так правильнее всего. И, скорее всего, эта земля — та самая, волшебная, к которой мы так стремились. Я забралась на дерево, угнездилась в его сердцевине и тотчас задрыхла.

Человек. Он шел через чащу тихо и уверенно, словно прекрасно здесь ориентировался. Когда закрыты глаза, слышишь лучше, вот и я сначала ощутила шаги, а уже потом увидела силуэт.

Судя по всему, это был мужчина. Он принюхивался и порой останавливался, словно вышел на охоту. Кто-то из наших? Вряд ли. Даже во тьме можно было различить потрепанный, сделанный из нескольких кусков кожи плащ, подобных которому на корабле не носили. Но у мужчины был лук, и через какое-то время он уже сидел у костра, чуть ли не под моим деревом, и поджаривал пойманную птицу.