Информатор посмотрел на него, затем снова на Марка.

– У меня нет выбора, я понимаю. Очень хорошо.
– Он вздохнул, возводя глаза к потолку комнаты из-за того, что его заставили раскрыть свои секреты.
– Установив слежку за этим человеком, когда он покидал поместье сенатора по частным делам, я выяснил, что у него есть дети от рабыни в доме другого сенатора, его бывшего владельца, который, похоже, отдал его Пилинию в счет погашения долга, когда сенатор решил, что ему нужен более способный секретарь. Его дети живут со своей матерью, у его прежнего владельца, которой более-менее мягкий человек и еще не продал их. Я подумал, что этот мужчина захочет купить свободу не только себе, но и своей женщине и детям, и поэтому я решил, что у меня есть два способа контролировать его.

– Получить деньги и рискнуть предательством?

Эксцингус улыбнулся Марку, кивнув головой.

– Знаете, центурион, я думаю, из вас вышел бы очень способный специалист по зерновому провианту. Да, деньги, чтобы получить средства, с помощью которых он надеется выкупить свою свободу, и угроза, которую может осуществить Пилиний, получив информации о том, что у его секретаря имеются дети. Сенатор более чем умен, чтобы понять, что их существование скомпрометирует его, если кто-нибудь когда-нибудь их обнаружит, и достаточно садистских взглядов, чтобы потребовать их у своего коллеги как потомство своего секретаря и, следовательно, как свою собственность, в качестве хозяина своего раба-секретаря. А, что он мог бы с ними сделать, получив над ними власть ... об этом можно только догадываться…

Трибун на мгновение задумался.

– Значит, эти жетоны ...
– Он с отвращением взглянул на металлический квадратик, лежащий у него на ладони.
– Позволят нам попасть на виллу Пилиния?

Эксцингус кивнул.

– Но, только в дом, там будет много людей, которые приглашены только на вечеринку, которая является прикрытием настоящего мероприятия. В конце концов, лишь очень немногие избранные получают доступ к настоящим развлечениям сенатора, остальные просто приглашены, чтобы обеспечить прикрытие невинной ночи разврата для тех немногих счастливчиков.

– Понятно. Это объясняет довольно четкие изображения на этом ...

Он поднял блестящий кусочек серебра, и Эксцингус покачал головой.

– Не позволяйте этой довольно простой картинке ввести вас в заблуждение. Реальность того, что вытворяют сенатор и его друзья, намного хуже.

– Хуже?

Экцингус покачал головой, его взгляд испепелял.

– Либо вас слишком долго не было в Риме, либо вам в прошлом повезло не сталкиваться людей, с которыми общается Пилиний. Если вы собираетесь посетить его логово, то вам лучше быть готовым увидеть некоторые подробности, о которых вы, возможно, предпочли бы никогда не знать.

Марк покачал головой, оскалив зубы.

– Я ходил по полям сражений после того, как они заканчивались. Я потрошил, обезглавливал, и калечил многих людей. Я оставлял воинов-варваров, зовущих своих матерей умирать в муках. Люди, убившие моего отца, не только разрушили честь моей семьи, они обрекли меня на жизнь в армейских маршах от места одной резни к другой, и слушать, как мои солдаты плачут и мечутся во сне от ужасов, которые они видели и творили со своими врагами, и тех, что были причинены их товарищам. Поверь мне, ничто из того, что ты мог бы показать мне в этом городе, и близко не сравнится с захватывающими зрелищами массовой резни, в которых я принимал участие.

Информатор двусмысленно пожал плечами.

– Посмотрим. А теперь, господа, возможно, мне следует рассказать вам о планировке дома?

Первые члены банды прибыли примерно за час до наступления сумерек, прогуливаясь по улице и ошеломленно разглядывая очередь перед парикмахерской. Они немного постояли, осматривая картину происходящего, затем прошли мимо стоящих в очереди клиентов, никто из которых, как отметил Морбан, не стал протестовать против того, что они даже оттолкнули кое-кого из ожидающих мужчин.

– Боюсь, господа, здесь очередь, так что вам придется снаружи занять в ней свое место.

Тот, что повыше, наклонился к Морбану со снисходительной улыбкой, счастливое выражение лица которого несколько портила пустая левая глазница. Положив покрытые шрамами костяшки пальцев на стол позади стола знаменосца, он усмехнулся ему в лицо.

– Если бы мы хотели подстричься, Толстяк, то не стояли бы за этим в очереди, и ни у одного из твоих клиентов не хватило бы смелости встать у нас на пути. Но, так получилось, что мы пришли не подстригаться, мы здесь, чтобы подстричь тебя. Он оглядел своего товарища с ухмылкой гордости. - Так что гони десять процентов от вашей дневной выручки в обмен на нашу постоянную бдительность в отношении любой угрозы вашему парикмахерскому делу. Ты был бы поражены, какие гадости могут произойти, когда владелец лавки, вроде вашей, решает отказаться от наших услуг.

Морбан быстро кивнул.

– По-моему, звучит справедливо. - Он потянулся к ящику стола, высыпав щедрую пригоршню монет в протянутую руку бандита. - Мы сегодня хорошо поработали, так что вот твоя доля. Могу ли я узнать, с кем мы ведем дела, на случай, если кто-нибудь еще попытается вытянуть у нас деньги, которые нам понадобятся для выплаты вам?

Здоровяк ухмыльнулся.

– Мы парни с Вершины Холма, старина, и ни один ублюдок не посмеет ступить на нашу территорию. Мою территория! Этой частью Авентина правит Одноглазый Максимус, и все здесь это знают! - Он наклонился ближе, чтобы прошептать Морбану на ухо.
– Я люблю все зарабатывать ножом, Толстяк. В частности, мне нравится резать людей. И когда кто-то ... кто угодно ... отказывает мне в том, чего я хочу, что ж, я режу и их, не так ли? Я даю им простой выбор, понимаешь, я говорю им, что могу либо выколоть им глаза, либо отрезать языки, либо просто сделать самый большой надрез на брюхе.