Перед выходом я позвонил в приемную Джеффри Грина, доктора медицины, элитного психиатра. Было бы интересно, подумал я, послушать разговор Грина с Энн Горовиц.

Я сказал, что у меня проблема, и голос секретарши сделался особенно сочувственным. Она спросила, кто направил меня к доктору Грину, и я ответил - Мелани Себастьян. Я просил лишь несколько минут его времени.

–  Одну секундочку, - сказала она.

Я стоял у окна и смотрел на утренний поток машин на Триста первой. За дорогой находился бар «Хрустящий доллар». Здание было довольно ветхое, и вывеска, некогда, если верить Дэйву, ярко-алая, поблекла до мутно-розовой. На верхнем этаже соседнего двухэтажного здания помещался танцзал с окнами во всю стену. Иногда я выходил на балкон, опирался на решетку и смотрел, как танцуют вальс.

К югу от бара располагалось несколько магазинов, а за ними - руины стадиона «Уайт Сокс».

«Сокс» переехали на стадион «Эд Смит» на Двенадцатой улице до того, как я появился в Сарасоте. Летом «Уайт Сокс Сарасота» принимали гостей на «Эд Смит», и город хвастался тем, что здесь некоторое время жил Майкл Джордан [2] . «Сокс» уехали, и появились «Цинциннати Редз». Я еще ни разу не ходил на бейсбол.

–  Мистер Фонеска?
–  спросила секретарша.

–  Да.

–  Доктор Грин может уделить вам несколько минут сегодня в час дня. Вам это удобно?

–  Да.

–  Приходите, если можно, минут на десять раньше, чтобы заполнить некоторые бумаги.

–  Хорошо, я приду.

Я повесил трубку. До того момента, когда речь зайдет об оплате, я решил не развеивать ее иллюзии, будто объявился новый пациент. Такие траты я позволить себе не мог. Просунув в дверь одну руку и одну ногу, я знал, как пробраться внутрь.

«ДК» был закрыт. Слишком рано. Я дошел до кафе «У Гвен», находившегося на углу. Хозяйка заведения Гвен ушла на покой несколько лет назад, и ее заменила дочь Шейла. Завсегдатаи стали называть ее Гвен-два, а потом просто Гвен. У Шейлы была дочь-подросток, которая после школы также обслуживала столики. Ее звали Алтея. Интересно, думал я, превратится ли она в Гвен-три. Может быть, это станет традицией, и маму Гвен будет сменять дочка Гвен, пока какой-нибудь гигант градостроительства вроде Карла Себастьяна не снесет их уютную кафешку и не построит на ее месте огромный офис-блок или еще один дорогой многоквартирный дом.

В зале было много народу. Тут сидели и те, кто заходил перекусить по дороге на работу, и пенсионеры, недавние и давнишние, которые привыкли завтракать здесь, чтобы быть рядом с людьми, здороваться, разговаривать.

Я становился более или менее регулярным клиентом. Я заходил сюда, когда мне надо было рано вставать. Если я вставал поздно, я завтракал у Дэйва в «ДК». «У Гвен» открывалось в пять утра, до рассвета.

У стойки оставалось свободное место между мужчиной, похожим на водителя грузовика, и тощим седым стариком.

Гвен с утренней улыбкой, в переднике и почти без косметики на круглом розовом лице поставила передо мной белую кружку с кофе.

–  Омлет, две полоски бекона и ржаной тост?

Я кивнул. Она тоже кивнула и поспешила на кухню с кофейником в руке. Люди, сидевшие за пятью столиками позади нас, вели тихий утренний разговор, постепенно просыпаясь.

–  Я видел вас здесь раньше, - сказал старик справа от меня.

Я кивнул и продолжал пить кофе.

–  Вы ведь с севера?

Я снова кивнул. Отхлебнул еще кофе.

–  Нью-Йорк?

–  Чикаго.

–  А я из Стьюбенвилла, под Кливлендом. Дин Мартин тоже был из Стьюбенвилла. Я знал некоторых из его людей.

–  В самом деле?

–  Да. Я тут уже пятнадцать лет. Думал уехать обратно, но у меня там никого не осталось. Жена умерла шесть лет назад. Вы понимаете?

–  Понимаю.

–  Похоже, вам сегодня не до разговоров, - сказал он.

Я улыбнулся. Это была не совсем улыбка, но что-то похожее.

–  Извините, - сказал я, когда Гвен, то есть Шейла, вернулась с моей тарелкой.
–  Я живу здесь около трех лет. Моя жена тоже умерла.

–  Сочувствую вам, - сказал он.
–  Она, наверное, была молода. Кэролайн было семьдесят два года, в наше время развитой медицины еще не старость.

–  Да, - сказал я, начиная есть.

–  Меня зовут Тим, а вы...

–  Лью.

–  Чем вы занимаетесь, Лью?

Я пожал плечами. Чем я занимаюсь? Убиваю время. Смотрю фильмы. Беру работу, когда она приходит сама или когда нужно есть, пить и выживать.

–  Работаю в суде, доставляю повестки.

–  Правда?

–  Конечно, правда.

Яйца были хороши, мягкие, но не сырые. Бекон хрустящий. Кофе тоже помогал, и я потихоньку начинал чувствовать себя человеком.

–  Опасное дело?
–  спросил Тим. Он повернулся ко мне на своем круглом табурете.

–  Обычно нет.

–  Я не хочу вас обижать, но думаю, я бы не справился с работой, которая бы восстанавливала против меня людей.

–  Меня устраивает режим, - сказал я.

–  А я сварщик, - сообщил Тим.
–  То есть был сварщиком. Мне очень нравилась моя работа.