Шрифт:
Чернокожая женщина повесила трубку. Прежде чем я успел заговорить, она протянула руку с длинными, накрашенными красным лаком ногтями, прося меня минутку подождать с выражением своей мысли, жалобы или просьбы.
Она снова сняла трубку:
– Да, миссис Стэнли. Я знаю. Но мистер Куан говорит, что ему непременно нужно видеть вас сегодня... Я понимаю, но если вы не можете оторваться от работы на полчаса... Да, с Уильямом снова проблемы. Да, очень серьезные... В полдень? Хорошо.
Женщина посмотрела на меня и повесила трубку.
– Слушаю вас.
– Я хотел бы увидеть мистера Куана.
– Насчет...
– Насчет Адели Три или, может быть, по фамилии ее отца, Хэндфорд.
– А вы...
– Я друг матери Адели, - сказал я, глядя поверх очков.
– Ну, тогда...
Телефон снова зазвонил. Она взяла трубку и показала мне на ряд стульев. Я сел возле одетого в комбинезон мальчишки, который ссутулился так, что, казалось, вот-вот заснет и упадет на пол. Мальчишка был маленький, черный и очень унылый.
– Ты тут за что?
– спросил я его.
Он посмотрел на меня.
– Вы кто?
– «Я - никто. А ты - ты кто? Может быть - тоже - никто?» [3]
– Чего это вы говорите?
– Так, говорю, - сказал я, разглядывая трех других школьников, сидевших в рядок с нами. Две девочки перешептывались. Третий был явно старшеклассник, мулат, с короткими волосами. Сквозь его белую футболку просвечивала татуировка. Казалось, он спит.
– Ты знаешь девочку по имени Адель Три или Хэндфорд?
– Допустим. А вы коп? На копа не похожи.
3
Строки из стихотворения Эмили Дикинсон «Никто». Перевод Веры Марковой.
– Нет, я знакомый ее матери. Что ты знаешь про Адель?
– Ничего не знаю.
Он посмотрел на хлопочущую секретаршу.
– Совсем ничего? А пять баксов не помогут?
– Не, - сказал он.
– Я правда не знаю. Но я вам кое-что скажу. Я знаю только одну по имени Адель. Она не такая дура, какой прикидывается. Прикидывается такой, чтобы подладиться к футболистам, баскетболистам и так дальше.
– Адель?
– Ну да.
– А откуда ты знаешь, что она не дура?
– спросил я.
Он посмотрел на женщину за столом, которая продолжала говорить по телефону. Та взяла карандаш и что-то записывала, кивая. Потом показала карандашом на мальчика, с которым я разговаривал, и сделала движение в сторону. Он выпрямился. Казалось, карандаши служили здесь регулировочными палочками.
– Она училась со мной в математическом классе, - сказал мальчик, не сводя глаз с женщины за столом.
– Всего неделю или, может, две. Серьезная математика, спецкласс. Не знаю, как она туда попала, но, наверное, прошла тест. Вид у нее был - не передать. Вся накрашенная, как шлюха, но соображала отлично. Что ее ни спросят, на все отвечала с ходу. И по английскому так же.
– А почему в прошедшем времени?
– Ее не видно уже с месяц.
– А ты в классе повышенной сложности?
– Что, удивляетесь?
– Удивляюсь, - признался я.
– Потому что...
– А что у тебя за проблемы?
– спросил я.
– Никаких проблем.
– А что тут делаешь?
– Мать хотела поговорить со мной, - объяснил он, кивнув на чернокожую секретаршу.
– Она хочет устроить для меня стажировку в Говарде.
– Говарде?
– Что непонятного? Я хочу заниматься градостроительством. Хочу вернуться сюда лет через шесть-семь, в дельном пиджаке, и приказать снести тут все под корень, начиная с Ньютауна, и все построить заново.
Дверь в кабинет мистера Куана открылась, и толстый молодой человек вышел, волоча ноги, держа в руке желтую карточку. Возможно, мистер Куан наказывал его за то, что он ударил кого-нибудь в лицо, играя в футбол.
Куан посмотрел на женщину за столом, которая все еще говорила по телефону. Она показала карандашом на двух девочек, спящего мальчика и на меня. Куан кивнул и подошел к нам.
– Здравствуй, Тай, - сказал он мальчику, собиравшемуся перестроить мир.
– Здравствуйте, - ответил Тай.
– А вы?..
– Льюис Фонеска. Я друг Берил, матери Адели Хэндфорд, друг семьи.
– Пройдемте ко мне, - сказал Куан, показывая на свой кабинет и взглядывая на часы.
Мы вошли в кабинет. Он закрыл дверь и посмотрел через стекло на утреннюю суету персонала и ожидающих учеников.
– Не очень укромное место, - сказал я.
– Как и положено, - ответил Куан, показывая мне на стул у стола.
Это был такой же стул, как те, на которых сидели подростки в приемной. Куан опустился в чуть более мягкое кресло за своим столом. Кабинет был крошечный; стол пустой, если не считать аккуратной стопки тонких пластиковых папок, двух лотков для бумаг и стопки желтых карточек, вручающихся наказанному. Окно во двор открывало Куану чудесный вид на белую стену соседнего здания.