— Противодействие? Что ж, давно мы с вами не цеплялись кулаками, а языками и подавно.

Шириновский стоял неподалёку от Маркуса и всё слышал. Он невольно оглянулся вокруг, оценивая силы штурмовиков. Всего их оказалось сто восемь человек, главным у них являлся Маркус. С той стороны боевиков было больше, но ненамного.

— А давайте я речь скажу на их митинге?

— Ты? — Маркус с удивлением обернулся на Шириновского. Не менее недоумённый взгляд на него бросил и человек в кепке.

— Ну, если они не побоятся пускать нас на свой митинг, я им разворошу весь муравейник своей речью.

— Да они тебя и близко не подпустят, а если ты сможешь что-то сказать, мигом скинут с трибуны вверх тормашками.

— Обязательно скинем, — подтвердил и человек в кепке.

— Ага! Уже испугались, красные муравьи. А я ведь ещё ничего не сказал!

Человек в кепке фыркнул, Маркус улыбнулся, а Шириновский уже входил в запал:

— Вы, коммунисты, всё равно проиграете. Пройдёт буквально четыре года, и вас всех раскатают по стенке тонким слоем, а кого и отсентябрят. Вы же любите вспоминать Великую французскую революцию, вот и вспомните сентябрь 1792 года.

— Сейчас мы сами тебя отсентябрим, сволочь фашисткая! Ты кто такой вообще?!

— О, пошли угрозы! Какие вы после этого коммунисты, вы интернационалисты и социалисты? Да вы шваль подзаборная! Никакого плюрализма мнений. Подонки, вот вы кто! Обыкновенные подонки! Мразь, предатели, узурпаторы, скоты! Однозначно! — выставив на человека в кепке палец, вдруг заорал Шириновский, чем немало удивил всех присутствующих.

— А ну заткнись, сука!

— Я тебя сейчас сам заткну! — взмахнул Шириновский дубинкой и пошёл на человека в кепке. — Что с ними разговаривать, бей их!

— Стой! — крикнул Маркус, но скорее по инерции, ведь он сюда и сам пришёл не разговоры разговаривать, а драться. Просто сейчас необходимо было соблюсти хотя бы минимальные негласные правила приличия. Но было уже поздно, да и всё, что он хотел сказать, он уже сказал, остальное просто затягивание времени.

— В строй, ребята, идём единым фронтом. Бей их!

Коммунисты, сообразив, что всё уже началось, отбежали назад и тоже стали смыкать ряды. Позади них шумел митинг, правда, оцепление стояло далеко от него, и охрана надеялась справиться сама.

— Вперёд, вперёд! — размахивая дубинкой, закричал Шириновский и в первых рядах бросился на коммунистов, раздавая дубинкой удары направо и налево. И первым же из них снёс кепку со старшего от коммунистов. Тот, на удивление, оказался лысым и, схватившись за голову, бросился спасаться бегством. Удар пришёлся по касательной, так что череп у него не треснул, но ссадина на голове будет знатной. Будет отмечен, как Мишка Меченый.

Коммунисты сначала смешались, но быстро очухались, сомкнули ряды и бросились в драку. В воздух взмыл рёв осатаневших от злобы и ярости людей. Боевики с обеих сторон, схватившись за подручные материалы, начали мутузить друг друга. Схлестнувшись в рукопашную, они молотили друг друга кастетами, дубинками и кулаками. Ещё немного, и дело дойдёт до поножовщины, и уж тогда держись!

— Мочи! Бей! Круши! Не отступать! Зиг унд Хайль! За Германию! Рот Фронт! Интернационал! Сталин! Ста-а-алин! Фюрер! Мочи! Ломай! Круши!

Люди сшиблись, образовалась куча мала. Трещали черепа, ломались, как спички, рёбра, вылетали зубы, брызгала кровь из рассеченных бровей и порванных ртов. Кто-то падал, кто-то, наоборот, влезал на спины других и бил уже оттуда. Люди сносили друг друга с ног, швырялись чем попало, катались по земле и пинались.

Никто не собирался отступать, и каждый дрался так, будто бы видел перед собой смертельного врага, не зная о нём ничего, кроме искажённого в ярости лица. Никто никого не жалел и использовал самые подлые удары по яйцам и под дых. Особо удачливые повергали в нокаут своего противника, а неудачники уже давно валялись под ногами, корчась от боли и ощущая на себе десятки ног, что топтались по ним как по обыкновенной земле. Человеческая «грязь» стонала, рычала и кричала, временами царапалась и кусалась, ломала пальцы и выдавливала глаза врагу, и всё с одной только целью — победить!

Схватка оказалась такой яростной, что митинг стал сам собой затухать, да и как вообще можно спокойно вещать, когда хоть и далеко сзади, но идёт самая настоящая битва. Потихоньку митингующие стали оглядываться в ту сторону, а потом некоторые из них один за другим пошли на помощь. Драка продолжалась и грозила перейти в нечто большее.

Шириновский выскочил почти в самом начале битвы. Долго в ней зависать он не собирался, да и вообще всё получилось спонтанно. Ему кровь из носу нужно было показать себя и храбрым, и жестоким, и умным. Всё у него получилось, и получилось буквально. Отирая кровь из носа, он отскочил далеко в сторону, усиленно размазывая её ладонью по лицу. Оценив ситуацию, решил подбежать к одному из командиров взводов, что стоял позади всех в готовности вовремя сообщить, всё, что увидел, начальству и вызвать помощь.

— Надо срочно докладывать на базу, что нам нужна поддержка, сейчас тут будет крутой замес, и мы не успеем сбежать или победить, если не будет помощи. Смотри, нас меньше, но мы всё равно сильнее и сможем разогнать митинг, но только с дополнительными силами, иначе силёнок не хватит.

Обертруппфюрер кинул взгляд на битву, кивнул и убежал. Бежать ему оказалось недалеко, всего лишь до телефонной будки. В ней он набрал нужный номер и чётко, хоть и немного сбивчиво, доложил обстановку.

На том конце провода поняли, потому как ожидали нечто подобное. И дальше всё завертелось. Объявленная команда «сбор» призвала ещё людей на пару машин, и вот уже найденные первые попавшиеся легковушки на высокой скорости мчатся на помощь. Также оповестили патрули, что ходили в этом районе, и вызвали всех, до кого смогли дозвониться или оповестить иным образом.