— А почему ты сам не хочешь перейти к ним?

— Потому что нельзя все яйца складывать в одну корзину, понял? И вообще, не люблю я тайную полицию, я хочу работать в системе пропаганды или, на крайней случай, в министерстве иностранных дел, такие у меня планы.

— М-м-м, ну ты даёшь! Планы у тебя, как у Бисмарка!

— Гм, я бы сказал, наполеоновские.

— На хер этого мелкого итальяшку, Бисмарк — вот величина! Круче его был только старый Фриц.

— Ну да, ну да. Ладно, оставим всех этих деятелей, но я тебе настоятельно советую пойти в СС и сделать там карьеру, пока не поздно. Они станут намного сильнее СА, намного. Поверь, я сейчас даю тебе не просто совет, а настоящую путёвку в мир власти, дальше всё будет зависеть от тебя, и я не ошибаюсь, поверь.

— Ладно, я подумаю.

— Подумай. Скорее всего, у тебя так просто и не получится, но если ты заручишься поддержкой кого-то из эсэсовцев и получишь пару рекомендаций, то, быть может, тебе и удастся.

Шольц наклонил круглую, коротко остриженную голову, всю в шишках от гематом, и задумался. Потом отлип от кружки и вздохнул:

— Я посоветуюсь с отцом и дядей.

— Твоё дело.

На этом разговор их прервался, и, допив пиво, они разошлись по домам. Шириновскому нравилось его новое жильё. Небольшая комнатка была хоть и мала, но уютна. Окно выходило на одну из центральных улиц, а все удобства приходились на три комнаты с разными арендаторами, но все жильцы редко бывали дома. Утром и вечером туалет не занимали подолгу, а чего ещё тогда ожидать лучшего?

Неделя пролетела быстро, и с утра он отправился на службу, но перед этим завернул снова на знакомое кладбище, где располагался тайник. На кладбище оказалось сумрачно, начал накрапывать мелкий дождик, небо заволокло серыми облаками, и сам мир стал весьма неприветлив. Здесь это чувствовалось намного острее, чем на берлинских улицах.

Шириновский, ака Меркель, засуетился, не желая попадать под дождь, и быстрее зашагал к заветной могилке. Рядом с ней царила пустота, никого поблизости не наблюдалось. Быстро сдвинув навершие, Меркель сунул руку в дыру и с замиранием сердца стал в ней шарить. Буквально сразу пальцы ухватили бумажку и, судя по ощущению, крупную монету.

«Неужели золотая?!» — мелькнула шальная мысль у Шириновского.

Вынув руку, он разжал ладонь и увидел крупную серебряную монету достоинством в пять марок и с изображением развесистого дуба. Задвинув обратно навершие, он пошёл на выход с большим разочарованием в душе. Ещё бы! Думал, золотом одарили, а нашёл всего лишь клочок бумаги и монету в пять марок и всё на этом! Больше в тайнике ничего не оказалось.

Записку он спрятал в карман, а монету долго разглядывал, пока шёл к остановке общественного транспорта. Монета была юбилейная, 1927 года чекана. Сама по себе она ценность большую не представляла и чеканилась из низкопробного серебра, но, видимо, несла какой-то сакральный смысл, что наверняка будет указан в записке. Впрочем, Шириновский догадывался, что он в ней прочитает.

На базе штурма всё выглядело прежним, только народу изрядно поубавилось, зато едва он встал в строй, как им всем объявили, что после обеда будут давать деньги за два месяца. Так оно и получилось.

Деньги выдавали два эсэсовца. Взяв ведомость в руки, один из них называл фамилию и сумму, которая причитается штурмовику, а другой отсчитывал деньги.

— Фон Меркель?

— Я!

— Подойдите. Вам причитается за два месяца, м-м-м, сто двадцать пять плюс сто тридцать, итого двести пятьдесят пять марок. Вот, распишитесь здесь и здесь.

Шириновский-Меркель расписался и, забрав деньги, отошёл назад в строй, весь переполненный радостью от полученной суммы. Остальные присутствующие здесь штурмовики также выходили из строя и получали причитающиеся им денежные суммы. Раздав деньги, эсэсовцы ушли, а штурмовики занялись каждый своим делом или бездельем.

Всех, кто участвовал в битве на Бальтенплац, пока не трогали, даже в патрули не посылали. Таким образом им давали время ещё отдохнуть, да и поднявшаяся вокруг драки на Бальтенплац газетная шумиха требовала, чтобы штурмовиков видели на улицах Берлина как можно реже некоторое время.

Если бы не вмешательство «Стальных шлемов», то последствия для НСДАП могли оказаться намного хуже, ведь это они напали на коммунистов, а не наоборот, но… получилось так, как получилось. Теперь следовало выждать какое-то время, что руководство СА и делало. А в остальном всё Шириновского радовало, особенно полученные деньги.

С учётом ранее полученной от оберфюрера премии, у Шириновского, накопилась довольно изрядная сумма. Можно уже что-то планировать на будущее. Жильё он снял, карьера намечалась, теперь дело за невестой и приложением скопленных сил и средств, а вот с этим пока были проблемы.

Вернувшись домой, Шириновский достал томик Гёте и стал расшифровывать послание. Ну и после долгих трудов получил: «Доложите, на какую должность вы планируете встать, где именно, и перечень информации, к которой вы будете допущены».

Вот же козлы! Ишь чего удумали, доложи да расскажи, а он и сам не знает, куда его определят. Пока только одни обещания, и всё! Сегодня тоже ничего не сказали ни о новом звании, ни о работе в штабе, вообще ничего, благо деньги дали. Что тут скажешь?

Взяв монету в руки, фон Меркель сел за стол, чтобы получше рассмотреть её. Осмотр ничего не дал, монета как монета, никаких дополнительных орнаментов от тайнописи на ней не проявилось ни под воздействием огня, ни при тщательном осмотре. Взяв химический карандаш, Шириновский помусолил поверхность монеты, но бесполезно.