— Я виню вас за это. Яд в голосе Кадмуса безошибочно силен, как будто он спорил часами.

— Твоя гребаная вина, что она гоняется за чем-то нереальным. Питаешь к ней свои дерьмовые надежды. Валдис мертв. А если это не так, ты чертовски хорошо знаешь, что с таким же успехом он мог бы быть.

— И это твоя работа — быть голосом разума

— не так ли, Кадмус? Титус отвечает залпом.

— Как будто тебе наплевать на ее психическое благополучие. Ты гладишь свой гребаный член каждый раз, когда дерьмо не получается.

— Если бы я не заботился о ней, я бы позволил тебе продолжать забивать ей голову. Сколько раз тебе нужно видеть, как она поднимается и опускается, прежде чем с нее хватит?» Или так вы отделываетесь?

Следующий за этим глухой звук — это звук удара кулаком по плоти, подтверждаемый хрюканьем и стонами преследователей. Я ползу к задней части грузовика и выпрыгиваю наружу, чтобы найти Кадмуса и Титуса, резвящихся в грязи, пока каждый по очереди наносит удары другому. В стороне стоит Брэндон, качая головой, и скрещивает руки на груди, наблюдая за этими двумя. Однажды он попытался прекратить их драку и получил удар по ребрам, который, я уверена, привел к перелому кости. У него нет ни малейшего шанса попытаться снова.

— Хватит! Прекратите эту драку! Вы оба!

Занеся кулак для следующего удара, Титус останавливается, его грудь вздымается, челюсть напряжена и скрипит. Вместо того, чтобы довести дело до конца, он отталкивает Кадмуса и вскакивает на ноги, вытирая тыльной стороной ладони окровавленные губы.

Кадмус садится, подтягивая к себе одно колено, на которое опирается локтем, и размазывает кровь в уголке глаза пальцем.

— Ты хочешь уничтожить ее. Это все? Будь моим гребаным гостем. Ты скажи ей. Титус проходит мимо меня, не потрудившись взглянуть в мою сторону

Кадмус фыркает и качает головой.

— Как я всегда говорю, кто-то должен быть плохим парнем.

— Скажи мне что? Спрашиваю я, следуя за Титусом.

— Куда ты идешь?

— Я собираюсь поискать за холмом.

— Я иду с тобой.

Он даже не удостаивает меня взглядом, когда говорит:

— Ты останешься с ним, но раздражение в его голосе ясно.

— Я обыщу здания в поисках каких-нибудь припасов, — слышу я голос Брэндона позади меня.

— Посмотрим, смогу ли я найти несколько одеял. Становится холодно спать в этой коробке каждую ночь.

Я переключаю свое внимание обратно на Кадмуса, замечая, как Брэндон уходит в сторону полосы заброшенных зданий позади него.

— Скажи мне что такое?

Для Кадмуса нет ничего необычного в том, что он смотрит мне прямо в глаза, когда говорит то, что, как он знает, может причинить мне боль. Временами я задавалась вопросом, нравится ли ему наблюдать, как такие новости влияют на меня, поэтому тот факт, что он даже не может заставить себя встретиться со мной взглядом, заставляет мой пульс учащенно биться от беспокойства.

— Скажи мне что?

Он фыркает, глядя на пустыню, я думаю, везде, где он может избежать моего испытующего взгляда.

— Было время, когда мутации были заперты вместе. Мужчины даже с самыми незначительными уродствами, отброшенные как неудачные эксперименты. Эрикссон начал кое-что замечать в них. Там, где мутации убивали и поглощали других мужчин, они были особенно садистичны по отношению к другим Альфам. Те, которые все еще казались людьми.

Картина, которую он рисует в моей голове о бедных людях, которых отправляют в загон с мутациями, оставляет пульсирующую боль в моей груди.

— Если ты когда-нибудь наблюдала за некоторыми животными в дикой природе, то видела, как они иногда играют с добычей. Сохраняя ей жизнь. Получая от этого некоторое удовольствие.

— Что ты хочешь сказать, Кадмус? Просто скажи это.

— Я говорю, что если есть шанс, что Валдис жив, за ним охотятся или охотились в течение двух месяцев в этой больнице. И если они нашли его, он уже не будет тем, кем был.

Слезы наворачиваются на мои глаза, когда мой разум вызывает в воображении такие картины того, как эти существа пытают его в садистской игре.

— В какой-то момент тебе нужно отпустить его, Кали. Мы прочесали пустыню. Обыскали почти каждый уцелевший улей, и мы не приблизились к поиску этих мятежников ближе, чем были в начале. Он поднимается на ноги, и когда он, пошатываясь, направляется ко мне, я отступаю назад, подальше от него.

— Ты никогда не верил, что он был жив. Тебе никогда не было на него насрать!

— Я верю. Снова придвигаясь ко мне, он протягивает руку, его бледно-зеленые глаза сверлят мою защиту.

— Но два месяца — это чертовски долгий срок в этом месте. С Бог знает сколькими из этих тварей. И если бы тебе удалось проникнуть внутрь, что заставляет тебя думать, что Валдис выдержал бы, увидев, как они разрывают на части его женщину?