Шрифт:
А теперь уже удивляется падар.
– Что ты хочешь сказать? – Он поправляет воротник рубашки. – Я на днях получил от юриста твоей мамы подписанные документы о разводе.
– Что-что?
– Дорогой, давай снизим накал разговоров о будущем, – вмешивается Сахар. Вид у нее встревоженный. – Будем двигаться вперед постепенно. Что скажешь, Сара? – Надо отдать ей должное, она искренне пытается наладить отношения. – Твой папа говорил, ты любишь аниме. Я тоже. Может быть, посмотрим что-нибудь?
– Отличная мысль, – соглашается падар.
Ждет моего отклика, но я все еще в шоке. Смотреть, как Сахар заботится о том, что мне нравится, а что нет, выше моих сил. Слишком уж все это нормально, слишком хорошо.
– Погодите минутку. – Убегаю к себе в комнату и тихо закрываю дверь. Даже не знаю, что хуже: объявление падара о возможной помолвке или поступок мадар – подписала документы о разводе и ничего мне не сказала. Пытаюсь сдерживать слезы, но… не могу. Ничто не предвещало, никаких тебе «Сара, давай сядем и поговорим, прости, мы старались, но у нас ничего не вышло».
Опускаюсь на четвереньки, ищу под кроватью пыльную коробку. Сидя на теплом ковре, открываю крышку. Здесь всякие мелочи, не представляющие особой ценности. Сломанный йо-йо. Листочек с аппликацией из лапши и пряжи. Записка из печенья с предсказаниями. И фотография.
Беру ее дрожащими руками.
Мне лет пять или шесть. Родители впервые взяли меня с собой в Узбекистан, чтобы расширить мой кругозор. Я кружусь в традиционном платье. Мадар прячет улыбку за наманикюренными пальцами, а падар сидит, играет на барабанах-табла и поет в микрофон. До сих пор слышу ритм барабанов и смех родителей.
Вернуться и вспомнить, какими мы были.
Слезы затуманивают взгляд. За последние годы я привыкла к нашему танцу, привыкла играть роль каната, соединяющего родителей, и мне и в голову не приходило, что мы не справимся. Каким-то странным образом эти вечные ссоры вселяли в меня надежду. Словно нам судьбой суждено всегда возвращаться друг к другу, потому что для нас это важно, потому что нам нравится ругаться, кричать, ссориться.
Потому что семья никогда не сдается. Разве не об этом говорится во всех сказках? Разве не о вечной любви?
Нет.
Теперь мы сдались.
Бросаю фотографию на пол.
Видимо, сказка о моей семье закончилась.
И мне не осталось никакого резона цепляться за нее.
Глава 25
В детстве, когда я лежала в кроватке, свернувшись калачиком, меня не убаюкивали словами из английских сказок: «Однажды, давным-давно, жили-были на свете…» Мой ежевечерний ритуал был немного другим. На фарси сказки начинаются со слов: «То ли было это, то ли не было…»
Не зная больше ничего, я сразу поняла, что во всех началах и почти во всех окончаниях сладость идет пополам с горечью. Даже если принцесса обрела счастье, даже если добро победило зло, даже если юноша оказался настоящим, по пути всегда приходилось чем-то жертвовать. Например, другом или книгой. Голосом или частичкой свободы. В словах «долго и счастливо» никогда не было столько счастья, сколько мне хотелось бы.
Не было тогда, нет и теперь.
Особенно сейчас, когда падар высаживает меня перед домом мадар. Во мне помимо воли звучат слова «то ли не было…», и я пытаюсь понять, почему история моей семьи пошла не так, как надо. Мои родители. Дедушка и бабушка. Прадедушка и прабабушка. Мне казалось, что, исправив ошибку, найдя Малику, я сумею восстановить некое космическое равновесие, смогу рассчитывать на награду.
Теперь я смотрю на вещи иначе. Наша история никогда не свернет на другой путь. С той минуты, как я открыла ящик Пандоры.
Отстегиваю ремень в машине, и тут падар слегка кашляет. Смотрит на дом, барабаня пальцами по рулю. У входа стоит машина халы Моджган.
– Думаю, лучше не говорить твоей маме, что у меня в гостях была Сахар. Не уверен, что она… перенесет это хорошо.
– Ладно. – Собираюсь выйти из машины.
– Эй, – тихо окликает он. – Посмотри на меня, бачем [7] .
7
Детка.
Мне этого очень, очень не хочется, но по какой-то непонятной причине все-таки оборачиваюсь.
– Что?
– Понимаю, перемены – дело трудное. И понимаю, что Сахар никогда не заменит тебе маму, но это новое положение дел будет гораздо лучше, чем то, что творилось в последние годы. Обещаю.
Меня душат воспоминания о кексиках и желаниях.
– Как скажешь.
Сколько бы я ни старалась выкинуть это из головы, все равно – стоит взглянуть на отца, и перед глазами, в ушах, в памяти встают туманные картины семьи, которую я потеряла. Как я, закутанная, лежу под звездами в своей комнате с чашкой ромашкового чая и слушаю его рассказы о Лейли и Меджнуне, волшебные сказки о том, что такое безусловная любовь. И все это оказалось ложью. Абсолютно все.